Отправляемся в апреле. Радость с собой, беду с собой

Петр расхохотался. Михаил мгновенно раскрутился, и Петр плюхнулся в глубокий снег. Мишка налегал на него сверху, не давая выпростать руки. Петр напружинился, оттолкнулся коленями, выгнул спину и свалил с себя Михаила.

Теперь Козлов барахтался в снегу, а Петр вдавливал его все глубже и глубже.

— Да ты же голый, черт! — спохватился Росляков и вскочил на ноги.

А Мишка лежал с закрытыми глазами, скрестив на груди руки. Петр схватил его за ремень, дернул, Михаил встал как манекен и хотел, не разгибаясь, не раскрывая глаз, повалиться обратно. Но Петр уже знал эту самодеятельность, схватил Михаила за плечи, повернул лицом к палатке и подтолкнул коленом. У самого порога Мишка обернулся и сделал Петру реверанс.

— Слушай, старший прораб, — швырнул в него снежком Петр. — Я сейчас угнал в тайгу шестнадцать куропаток!

— Не врио, — без выражения проговорил Михаил и скрылся в палатке.

Петр быстро взглянул на Ислама. Тот улыбался. Он, может, и не слышал этого «не врио». Чертов Мишка все время при случае напоминает Петру, что он «временно исполняющий обязанности» заместителя начальника поезда. А самого Мишку, между прочим, тоже перед самой отправкой головной группы назначили старшим прорабом. Он долго отказывался, заверял, что на путевых работах он орел, а на хозяйственной — «в-ворона», Ступин же настоял. Козлов нехотя принял дела. В те дни в новосибирской газете появилась заметка о том, что «начальник строительно-монтажного поезда Ступин, несмотря на трудность предстоящей стройки, смело выдвигает на руководящие посты молодежь».

Петр деловито осмотрел вырубку.

— Сегодня деревья валить не будем, — заявил он Исламу.

— Да-а, да-а, — закивал тот. — Вон как плохо по-клал…

— А что ты хочешь, Ислам? — повернулся к нему Петр. — Дело для всех новое. Освоим со временем.

— Да-а, канешна, — охотно согласился Ислам.

— А сегодня растащим эту мешанину, распилим, уложим поленницы, подровняем тракторами площадку…

Ислам кивал.

— А если наши из Шурды прибудут — ночью щиты разгружать надо, — все более входил в роль руководителя Петр. — А завтра, может, первый домик начнем ставить…

Ислам повертел головой, хотел, видно, посмотреть, на каком месте они будут ставить домик. Перед ним высилась неприступная, глухая стена тайги.

— Ну, может, послезавтра, — чуть умерил пыл Росляков.

— Как бы наши мужики-бабы болото не застрал, — озабоченно проговорил Ислам.

Петр, остановленный на скаку, задумался, но ненадолго.

— Слушай, — схватил он Шарипова за рукав телогрейки, — я сделаю так. Проснется Федор Мартынюк, — чуть приглушив голос, он посмотрел на палатку, — поест, и я пошлю его дежурить на болото. С трактором, конечно.

— Та-ак, — одобрительно кивнул Ислам.

Петр длинно выдохнул. Все! Решение принято. Так и нужно поступить. А то как-то получается, что Петр вроде и не заместитель начальника, многое делается помимо него. А теперь — все! Так и будет сделано, как решено.

— Ислам! — Петр глядел на Шарипова все еще возбужденными, но уже веселыми глазами. — А я ведь и в самом деле угнал в тайгу шестнадцать куропаток! Вот следы, видишь?

— Уй-юй! — сказал Ислам.

— Я боялся, что ты выйдешь и начнешь в них пулять, — не удержался Петр от признания.

— Зачем? — удивился Ислам. — Кормить — кого?

В самом деле, большая семья Ислама, ради которой он поневоле стал охотником и рыболовом, была далеко отсюда, на небольшой сибирской станции Айкашет. Когда она еще прибудет в Шурду, а потом переберется сюда, в глухие холодные леса Зауралья.

— Пока так… — Ислам улыбнулся. — Просто тайга глядеть буду.

Глава пятая

Ислам Шарипов появился в строительно-монтажном поезде шесть лет назад.

— Прямо из тюрма к вам, — сообщил он начальнику отдела кадров Хохрякову и вдруг решительно задрал рубаху и показал живот. На нем, худом, жидко обтянутом серой пупыристой кожей, была выколота синим какая-то надпись. Из-за малой площадки на животе она завернулась на бока.

Хохряков надел очки, привстал, вытянув шею, и прочитал:

— «Всю жизнь на тибя работаю».

Трудно было чем-то удивить горемовского кадровика, кто только не приходил к нему наниматься. Но этот худой бритый парень, с его маленьким пустым животом, на который он «всю жизнь работает» и который предъявил в отделе кадров вместо трудовой книжки, пронял Хохрякова. Он отвалился на спинку стула и затрясся в мелком смехе.

Ислам одернул рубаху и тоже улыбнулся. Присел на краешек стула, захыкал, совсем было захохотал, но вдруг наложил на лицо плоскую темную ладонь, и Хохряков увидел, как потекли сквозь пальцы мутные капли.

— Ты чего? — перестав смеяться, спросил Хохряков.

— Обидна! — растирая слезы по остроскулому лицу, всхлипнул Ислам.

— Чего тебе обидно?

— Пришел из тюрма обратно, а начальник сказал — не нада нам такой хулиган…

— За что же тебя посадили?

— Морда давал.

— Кому?

— Ему…

— Кому — ему?..

— Да-а-а, — легонько отмахнулся Ислам, — начальник мой…

— Вот этому самому, к которому обратно просился? — с интересом уточнил Хохряков.

Ислам кивнул.

Дверь приоткрылась, в нее просунулась голова с огромным синяком под глазом.

— Можно зайтить, товарищ начальник?