Отправляемся в полдень

…и радостно, и хреново. Вроде тут все они, смотрят, радые. Но Тодор! Он так просто не мог! Всех, наверняка, подмял и служить себе заставил. Ко мне полез, а они смотрели! Смотрели и ничего не сделали ему? Неужели отдали вот так? Почему?

Щаз устрою им раздрай, только бы слезть. Но лишь плюхаюсь вниз, как ляпка какая-нибудь. Безвольная. И тут этот хмырь нарисовывается. Ручку подаёт, весь такой из себя приветливый.

– Сергей, – говорит, когда встаю.

– Юдифь, – отвечаю на автомате, и втыкаю потом, что где-то я про этого Серого слышала. – Какой Сергей? Книжник?

– Можно сказать и так. Писатель, по-нашему.

– А по-нашему – вор! – ору. – Хватай его, баба Кора! Не пускай, Тотошка! Это из-за него вся хрень началась!

– Эй, притормози, раскомандовалась! – баба Кора нависает горой. – Это не он с сонником обниматься полез!

– Сонник милый, жалко! Это вы, злые, их грохаете! – вызверяюсь на неё и получаю.

Лапища у неё – будь здоров! Звонко выходит! С гулом потом, и башка у меня – тюньг-тюньг, как тот мужик на пружинке. У Фила был. Чуть не к стене лечу, только в холщине нет стен. Падаю на натянутую тряпку, чуть не раздираю. Грохаюсь вниз, и тогда только чуток перестаёт звенеть.

– Спасительница! – презрительно говорит она. – Чуть не подставила нас всех! Пришлось к Тодору на поклон ползти!

Так вот откуда он здесь и почему лез, а они не мешали.

– Вы ему меня пообещали, да? За помощь?

– Дура, убью! – взрёвывает баба Кора и прёт на меня. Хорошо, этот хмырь ей дорогу перегораживает.

– Стоять! – цыкает он, ногами топочет. – На сегодня хватит убийств!

Баба Кора ещё жмёт кулаки, Тотошка на коленях её висит, скулит, упрашивает.

Но, чую, остывают. Встретилась родня, блин!

– Она знает кто я, – продолжает Серый. – И к тому же она – Роза. Если тут и правда намечается армагедец, а он – по рожам вижу! – намечается, то её знания нам могут пригодиться.

А я смотрю на своих – и не злятся уже. Баба Кора объятия открывает:

– Ну иди сюда, дура.

Иду, обнимаемся, и обе – в нюни!

– Как ваще подумать могла, окаянная, что я тебя Тодору отдам?! Ууу! – шпыняет в бок, и хоть больно, но лыблюсь. Потому что хорошо всё-таки сильнее.

Сажу их всех, на Серого – грозно зыркаю, (была бы моя воля, связала бы и… Тодору отдала на муки, во!), плюхаюсь сама рядом и не знаю, с чего начать.

– Кароч, я Охранителя видела. Угу, без базару! Честно. Он сказал, что пузырь скоро лопнет, что сонник вырос и что спящие вот-вот очухаются. И да, армагедец (уж больно клёво звучит!) бабахнет так, что никому мало не покажется.

– Нужно срочно собираться и уходить дальше, на Север, в Незнаемые земли.

Баба Кора напугалась нехило так. Лыблюсь ей, бодрю.

– Нет, нам нельзя уходить. Мы, вернее я, должна буду там быть, когда Небесная твердь накренится.

– Тебя ж задавит! – нудит Тотошка, и в глазах – нихадинихадинихади, скороговоркой, как он умеет.

– Возможно, а может мы успеем.

– Успеем что? – баба Кора трясёт за плечо.

– Спасти мир.

– Но как?

– Просто, пока я из его мира, – тычу в Серого, – сюда неслась, Охранитель снова пришёл и сказал: «Найди сильфиду».

– Сильфиду?!

– Найти?

Тотошка с бабой Корой наперебой. И в зеньках почему-то приговором: мы обречены.

«Нет же, нет! – хочу крикнуть им. – Мы выиграем битву! Охранитель обещал»

И тут вдруг поперхаюсь словами, потому что доходит, что, что следовало понять давно: они не верят Охранителю и боятся его.

Глава 11. Многие знания – многие печали

…голос у отца Элефантия мягкий.

Таким увещевают детей или больных. И меня, поскольку я сейчас – и то, и другое. Моя комната тонет в зелени и бирюзе, словно конфетные феи обставляли. Вроде и мансарде, под самой крышей, но уютно. Кровать мягкая, подушки в пёстрых наволочках и рюшках – как цветы.

Пахнет клубникой.

Отец Элефантий сидит рядом на низком стульчике, сияет весь, держит меня за руку, щупает пульс и бормочет, ласково, с уговором:

– Тише-тише, милочка. Вам ещё нельзя так резко.

Это потому, что просыпаюсь и вскакиваю рывком с криком:

– Бэзил!

Вот старик и прибегает: заботливый, беспокоится.

– Жив твой суженный, – он легко переходит с «вы» на «ты», и на этом решает остановиться. – Потрепало его сильно, врать не стану, но салигияры и в худших передрягах бывали. Их так просто не убить, не бойся.

Не могу не бояться, только закрываю глаза – рубинами его кровь на грязном полу ночлежки. Это видение лишает сил, а силы мне нужны. Поэтому натягиваю на губы улыбку и выдаю с трудом, потому что в горле, разорванном недавно в клочья, – сушь:

– А девочки?

Отец Элефантий протягивает мне высокий стакан полный искрящейся прохладной жидкости. Выпиваю залпом – невероятно вкусно, освежает и бодрит. Улыбаться уже выходит естественней.

– Они в порядке, не волнуйся. Как я мог бросить таких милашек! Здесь они будут в безопасности.

– Разве может кто-то где-то теперь быть в безопасности? – говорю, а в ушах – песнь падающих звёзд.

– Пока Небесная твердь не ринется на нас – мир простоит.

– А как узнать, когда ринется?

– Узнать – никак, не допустить – можно.