Отпущение грехов

Было уже совсем темно, когда они свернули с дороги на длинную, тенистую подъездную аллею, что вела к дому Уитни, — из освещенных окон на гравий, на траву и на деревья ложились снопы яркого, веселого желтого света. Даже в этот час она разглядела, что дом очень красив: его расплывчатые очертания свидетельствовали о колониальном стиле времен короля Георга, по обе его стороны раскинулись огромные, призрачные в темноте старые сады. Автомобиль, дернувшись, остановился перед порталом из тесаного камня, и шоферский сын, выбравшись вслед за нею, распахнул перед Майрой парадную дверь.

— Прямо и заходите, — осклабился он; уже переступив порог, она услышала, как он мягко притворил за нею дверь, оставшись сам снаружи, в темноте.

Майра огляделась. Она была в большом мрачном вестибюле, обшитом старинными дубовыми панелями и мягко освещенном лампами под абажурчиками — они, как светящиеся желтые черепашки, через равные интервалы лепились вдоль стены. Прямо перед нею вверх уходила широкая лестница, по обе стороны вестибюля было несколько дверей, однако каких-либо признаков жизни Майра не уловила, а от густо-карминного ковра веяло безмятежным, ничем не нарушаемым спокойствием.

Она простояла в ожидании, наверное, целую минуту, прежде чем явственно почувствовала, что кто-то ее разглядывает. Она неторопливо — будто случайно — обернулась.

Человечек с желтовато-землистым лицом, лысый, чисто выбритый, в элегантном сюртуке и белых коротких гетрах, стоя всего в нескольких метрах от нее, с удивлением ее изучал. Человечку было как минимум за пятьдесят. Прежде чем он двинулся с места, Майра отметила необычность его позы: наверняка он принял ее только что, и в следующую секунду поза эта, возможно, столь же мгновенно изменится. Крошечные руки и ноги и также резкий излом бровей придавали ему легкое сходство с эльфом, и у нее на минуту возникло смутное ощущение, что она уже где-то видела этого человечка, только очень давно, много лет назад.

Еще минуту они разглядывали друг друга в полном молчании, а потом Майра, чуть покраснев, почувствовала, как пересохло горло.

— Вы, я полагаю, мистер Уитни. — Она, сдержанно улыбнувшись, на шаг приблизилась к нему. — Меня зовут Майра Харпер.

Однако он безмолвствовал и был недвижен несколько дольше, чем можно было бы того ожидать, и Майру вдруг осенило: может, он глухой; но тут он внезапно дернулся и словно бы ожил, точь-в-точь как механическая игрушка, которую запускают, нажав на кнопочку.

— М-да, конечно… как же, разумеется. Знаю… о! — восторженно вскричал он тоненьким, будто у эльфа, голоском. И, чуть приподнявшись на мысках, будто под напором энтузиазма (чуть притихшего, впрочем), морща губы в улыбке, он засеменил ей навстречу по темному пространству ковра.

Майра залилась румянцем, как подобало в таких случаях.

— Ужасно мило с вашей…

— О! — перебил он ее. — Вы, должно быть, устали; знаю-знаю: ужасная эта дорога, вся эта тряска, паровозная сажа. Устала, голодная, вас мучит жажда, конечно, конечно!

Он огляделся по сторонам:

— Какие, однако, нерасторопные слуги в этом доме!

Майра не знала, что на это ответить, и никак не отозвалась на его слова. О чем-то задумавшись, мистер Уитни стремительно пересек вестибюль, нажал кнопку звонка; и тут же своей танцующей походкой снова подошел к ней, беспомощно и даже угодливо жестикулируя.

— Минуточку, — приободрил он ее, — всего шестьдесят секунд, ни секундой дольше. Вот!

Он вдруг бросился к стене и, с явным усилием подхватив огромный резной стул в стиле эпохи Людовика XIV, аккуратно поставил его точно в центре ковра.

— Садитесь… что, не желаете? Да садитесь же! А я схожу принесу кое-что. Еще шестьдесят секунд без…

Она слабо запротестовала, однако он все повторял свое «Да садитесь же!» таким огорченным, хотя и полным надежды голосом, что Майра покорно уселась на стул. Хозяин тут же исчез.

Она просидела минут пять, и ее охватило чувство подавленности. Ее еще никто так странно не встречал — и хотя она читала где-то, что Лудлоу Уитни в мире финансистов слыл одним из самых больших оригиналов, столкнуться лицом к лицу с этим желтоликим эльфом, который не просто ходил, а постоянно пританцовывал, было ударом по ее представлениям о благоразумии. Так что же, он Ноултона пошел звать? Она не переставая крутила большими пальцами нервно сцепленных рук.

Потом испуганно вздрогнула: у ее локтя кто-то кашлянул. Это опять был он, мистер Уитни. В одной руке держал стакан молока, а в другой — синюю кухонную миску, наполненную жесткими кубиками крекеров, какие обычно едят с супом.

— Голодная с дороги! — воскликнул он сочувственно. — Бедная девочка, бедная малышка, совсем-совсем не кормленная!

Последнее слово он произнес с таким чувством, что немного молока выплеснулось через край стакана.