Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

Особенно старается Метида в связи с тем, что она прекрасно habla[78] the spanish. Она круто наезжает на толстуху, ругает ее, на чём свет стоит, режет вопросами, колет возгласами. Она хочет знать, она надрывается, показывает на потолок и на синяк, закусывает удила, хрипит, встаёт на дыбы.

Корова посреди грозы остаётся без эмоций. Время от времени выпускает одно слово, как лошадиный пук, пфлофф, чтобы показать свою добрую волю, внести умиротворение. Она подаёт милостыню в виде одного-двух слогов. А ведь, чёрт возьми, испанский язык такой богатый. Ты просто не имеешь права говорить односложно, располагая таким лингвистическим достоянием!

— Что она говорит? — спрашиваю я.

— Что она ничего не знает.

— Как это — ничего не знает? Разрази меня гром ста тысяч богов, измазанных в дерьме… Она же наблюдает за теми, кто входит в её конуру? У неё что, туман в глазах? Она же не слепая! Наш обидчик вошёл не через дымовую трубу! Он же не по верёвочной лестнице влез. Ромео в Италии, а не в Испании!

— Подождите, — сдерживает меня предположительно рыжая. (Ибо во всей этой хреноте я ещё не успел проверить.) — Она говорит, что какая-то пара пришла раньше нас. Они взяли соседнюю комнату.

Женщина потом ушла первая. А вот мужчина ушёл только что. Но она его не знает и никогда не видела.

— Она успела вам всё это рассказать?

— Более или менее, я перевожу, — улыбается девушка.

— Так спросите у неё, как выглядел этот озорник.

Новый разговор. На этот раз толстуха выдаёт чуть меньше, чем до того. Она произносит слово, одно-единственное, перевода которого я не требую.

— Negro! — говорит она.

Чернокожий.

— Я тоже так подумала, — шепчет Метида.

— Как он был одет?

Подруга по несчастью отвечает прямо.

— В джинсах песочного цвета, коричневой рубашке…

Чернокожий. Я думаю об Архимеде, что вполне нормально. Только сама эта мысль несуразна. Кто мог знать, что мы окажемся в этом грязном логове?

Нет, это покушение было спонтанным. Я думаю, что какой-то чёрный мазурик пришёл к толстой курильщице, чтобы отодрать андалузскую шмару. Парень был на мели, готовый на любое тёмное дело ради того, чтобы пополнить карманы. В портах полно разных типов, готовых на всё. Чуваков, высадившихся с какого-нибудь грязного сухогруза из Южной Америки, они, не раздумывая, бросаются в какое-нибудь родео. Я предполагаю, что этот негодяй собирался уходить, когда мы нарисовались. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, что перед ним бомонд, и он решил действовать, ну и заныкался в номере…

— Едем в полицию? — спрашивает Метида.

— Не стоит, моя прелесть! Пустая трата времени и испанского языка. Жалобы такого рода легавые Малаги регистрируют по тридцать две за день.

— Ничего не делать — это аморально! — возмущается она.

— Согласен, зато от этого больше пользы. Лучше выпьем что-нибудь с градусами, для настроения.

— Чем вы будете рассчитываться?

В самом деле, у женщин соображалка работает быстрее.

И мы топаем к кораблю.

Знаете, можно было бы воспользоваться номером, раз уж он оплачен. Но, честно говоря, душа уже не лежит. Душа и всё остальное, как поёт Морис. Я прихрамываю, наверное, я ушибся, когда загремел на пол. В общем, весь букет! Бывают дни, полные превратностей, толчков, жучков, сучков и задорин. Дни, когда не получается оттянуться, когда всё срывается в тот момент, когда ты уже приготовился получать удовольствие. Когда ты опрокидываешь свой стакан на столе. Когда почта приносит неприятности, ваши органы перестают работать, друзья — сволочи, а жизнь — дерьмо.