Отравленные клятвы (ЛП)

Я издаю глубокий, приятный звук, когда сперма извергается из моего члена, горячо покрывая ее груди, живот и бедра. Моя рука дергается и зависает над ней, мое дыхание становится прерывистым, когда я рисую ее кожу своей спермой. Когда с кончика капает последняя жемчужина, я наклоняюсь над ней, просовывая головку между ее складочек и к ее клитору, пока я начисто тру свой член о ее киску.

— Ты, блядь… — Теперь она дрожит от ярости, я вижу это по ее лицу. — Я, блядь, только что приняла душ!

Она снова начинает вставать, но на этот раз, когда я прижимаю ее руку к кровати, я говорю серьезно. В ней есть что-то такое, что пробудило во мне чувство собственности, которого я никогда раньше не испытывал, и я знаю, чего хочу прямо сейчас.

Она не собирается говорить мне "нет".

— Ты останешься здесь, — говорю я ей низким и мрачным голосом. — Ты будешь спать, покрытая моей спермой, зайчонок. — Моя прекрасная жена рядом со мной, моя сперма оставляет следы на ее коже. — Ты сможешь принять душ утром, если будешь хорошей девочкой.

Взгляд в ее глазах снова убийственный. Но я думаю, она знает, насколько я серьезен, или не хочет проверять пределы того, что произойдет, если она бросит мне вызов, потому что она тяжело сглатывает и не двигается. Я ложусь обратно в кровать рядом с ней, чувствуя, что наконец-то могу заснуть, и выключаю свет.

— Спокойной ночи, жена, — бормочу я, ложась рядом с ней, но она не издает ни звука и не двигается.

Очертания ее имени у меня на губах, когда я засыпаю.

ЛИЛЛИАНА

Я просыпаюсь от стука в дверь и звука голоса, объявляющего, что ждет обслуживание номеров. Все мое тело затекло и болит, боль между бедрами усилилась. Моя кожа кажется натянутой и липкой, и сначала я не понимаю почему, пока последние события предыдущего вечера не всплывают в моей памяти, и я прижимаю простыню к груди, понимая, что кто-то собирается войти в комнату, пока я все еще голая в постели, покрытая спермой моего мужа.

Этот новоиспеченный муж встает, тянется за своими боксерами и небрежно проходит передо мной, обнаженный и твердый как скала. Его член натягивает ткань, когда он надевает их, и я в ужасе смотрю на него.

— Ты собираешься вот так открыть дверь?

Он ухмыляется мне.

— Почему бы и нет? Ты бы предпочла сама в своем состоянии? — Он указывает на меня, прекрасно зная, что скрывается под простыней, и я свирепо смотрю на него.

— Я приму это как отказ. — Он шагает через комнату, оглядываясь еще раз со злобным выражением на лице. — Кто знает? Может быть, женщина снаружи увидит это и захочет этого больше, чем моя хорошенькая жена.

Он показывает на свою эрекцию, и мое лицо вспыхивает. Я чувствую мгновенный, раскаленный добела прилив ревности при мысли о том, что другая женщина видит, прикасается, трахается с Николаем, и это сводит меня с ума, потому что я не хочу его. Я должна быть в восторге от мысли, что любая другая женщина заберет его из моих рук. Это означало бы конец сосредоточению его внимания на мне. Но мысль о том, что он трахает кого-то другого так, как он был со мной прошлой ночью…

Я выкидываю картинку из головы, потому что внезапно чувствую горячие, беспричинные слезы, обжигающие глаза, и ненавижу себя за это. Я ненавижу все это.

Он открывает дверь, и официант снаружи, насколько я понимаю, мужчина вкатывает тележку в комнату. Мужчина ненадолго замолкает, его взгляд скользит по кровати, и я внезапно отчетливо осознаю свои обнаженные плечи над простыней и то, насколько очевидно, что я обнажена под ней. Интересно, догадывается ли этот мужчина, что я вся в сперме. Сервер смотрит на меня на секунду дольше, чем нужно, и лицо Николая искажается от ярости.

— Убирайся нахуй! — Рычит он, делая шаг к мужчине, и я никогда в жизни не видела, чтобы кто-то двигался так быстро.

Дверь за ним закрывается, и я свирепо смотрю на Николая.

— Ты даже не дал ему чаевых.

— Ему повезло, что я его не задушил, учитывая то, как он на тебя смотрел.

— Перестань вести себя так, будто тебе не насрать. — Я плотнее заворачиваюсь в простыню. — Тебе на меня наплевать.

— Меня волнует, что кто-то смотрит на то, что принадлежит мне. — Его взгляд скользит по мне, и я вижу голод, который не имеет ничего общего с едой на тележке рядом с ним.

Я открываю рот, но не могу ничего возразить. Я не знаю, почему это так на меня действует, то, как он это говорит, когда называет меня своей. Я не хочу быть его. Я хочу быть свободной. Но что-то в этом сжимает мой живот и заставляет меня каждый раз краснеть.

— Я уберу простыни после того, как мы поем и оденемся, — говорит Николай, беря тарелку. — Их нужно будет отнести моему отцу.

— Ты это серьезно? — Мой голос звучит тише, чем мне хотелось бы, когда я говорю это, и Николай поднимает глаза, выражение его лица испуганное. Думаю, это один из немногих случаев, когда мне удалось застать его врасплох.