Отражение бабочки

Нина спала. Ее осунувшееся лицо было бледным, под глазами залегли глубокие тени. Исцарапанные, в синяках, руки лежали поверх одеяла. Что с ней? Кардиология неподходящее для нее место, но отправить ее в психушку он не решился. Что же с ней случилось? Ведьма наложила порчу? Он невесело улыбнулся. У нее проблемы, у него проблемы, и неясно, что будет завтра. Все пошло не так, закрутилась нелепая история, и у него было чувство, что его привычный мир рушится. Они нашли Леру… Через два года. Он был потрясен! Она продолжала осложнять ему жизнь даже сейчас! Красивая, жизнерадостная, скандальная… И мертвая. Из-за того, что лето было жаркое и сухое, сказал тот, что приходил первым. Сухое лето… Нелепица! А второй, капитан Астахов, сверлил подозрительным взглядом и не верил ни единому его слову. Первый, пижонистый красавчик, играл интеллигента и гуманиста. Такие еще хуже, чем просто фельдфебель, от него не ждешь подвоха, а такие лощеные — именно они устраивают провокации. Классика: добрый следователь, злой следователь. Оба одним миром мазаны, как говорит Штольц. Старый добрый друг, рассказать бы ему все… Часто звонит, говорит, что скучает, зовет в гости. Сницар обещает. Сейчас он висит в воздухе, и неизвестно, что подкинет ему завтрашний день. Завтра они вычислят женщину из башни… Черт! Все посыпалось! Они придут снова — добрый и злой. Добрый будет смотреть сочувственно, уговаривать признаться, а злой… Удивительно, что его не задержали… Позвонить Паше Рыдаеву разве? Пашка вытащит. Мэтр Рыдаев был самый опытный и самый бессовестный городской адвокат с репутацией Джека Потрошителя. Все знали: выпотрошит, но отмажет. Он ухмыльнулся невесело. Или не делать пока лишних телодвижений? Целых два года! Нелепость. Почему именно сейчас? Лерка… Дурацкая его любовь, вспыхнула как факел и так же быстро угасла. Да что у них есть на него? Что у них может быть? Ни малейших улик, потому и не задержали. Ничего ровным счетом они не накопали. Ни-че-го. Потому заявились сюда, а не вызвали к себе. Так что успокойся, не суетись, приказал он себе.

Но успокоиться не получалось. Ему было не по себе. Жизнь, такая размеренная, на глазах превращалась в гротеск. И еще эта девушка… А с ней что? Шизофрения? Он ничего о ней не знает, возможно, она на учете, надо бы проверить. Он вспомнил разгром в ее квартире. Она сказала, что видела убитую женщину, Елизавету… Элизу, и еще ведьму… Как ее? Ванесса, кажется. Ее зовут Нина Яницкая, он взял ее паспорт и какие-то вещи, бросил в сумку, которую нашел в прихожей. Она дала ему письмо от Элизы, бессмысленное бессодержательное письмо психически больного человека. Элиза… Что это? Рок, судьба, фатум? Все тайное становится явным? И теперь все против него…

Консьерж из башни сказал, хорошая женщина, всегда спросит, как дела, видно, что одинокая. Зовут Элиза. Он не поверил глазам, когда увидел письмо. Снова Элиза… Как же все это связано? Чертов клубок! Он вдруг подумал, что его кто-то ведет, кто-то дергает за нитки, направляя и подталкивая, а он как безвольная кукла…

Он вспомнил, как рассматривал башню из окна квартиры, когда она строилась — она росла на глазах, там стучало и гремело, потом задули сквозняки и стало меньше света. Растущая башня как монстр сжирала пространство вокруг и свет. Соседи жаловались, писали, устраивали митинги, а она все росла, как заколдованная, и никто не знал, когда она остановится. Вечером он рассматривал окна этого монстра, и ему казалось, что в чередовании освещенных и темных громадных прямоугольников заключается некий смысл, недоступный его пониманию. Иногда он видел там людей, и ему казалось, что они смотрят на него. Он вспомнил свое ощущение наготы от их взглядов, хотя скорее всего это ему только казалось. А потом там убили женщину… Два года назад. И он пошел в башню, после визита тех двоих, понимая, что рано или поздно они выйдут на убийство женщины из башни, и ему казалось, что еще не поздно предпринять что-то и что-то предотвратить.