Отражение бабочки

— Под машину попала, лет пять уже. Почитай, не выходит, злая, в коляске сидит, козни строит, — сказала бабушка. — У, ведьма!

Он вошел в полутемный подъезд, пропахший кошками и невзыскательной кухней. Мраморный пол был истерт тысячами ног до ям. Он бывал здесь раньше, приходил к той девочке. Кажется, та же квартира. Забавно. Похоже, виток? Она потом сказала ему, что мама не разрешает с ним дружить. Это было вранье, он нравился ее маме — толстый серьезный мальчик, отличник. Это она стеснялась его, над ней смеялись другие девочки. С тех пор он здесь не был.

Сницар постучался, в динамике послышался шорох, он услышал женский голос: «Открыто, входите» и вошел.

— Сюда, — позвал голос. — Направо.

Она сидела спиной к окну, и ее лицо виднелось неясно в сгущавшихся сумерках. Но он узнал ее.

— Лена? — спросил неуверенно. — Ты… Ванесса?

— Гоша, глазам своим не верю! — Она издала смешок. — Вот уж не ожидала тебя увидеть. Да, я Ванесса. Это мой творческий псевдоним, так сказать.

Садись.

Она сказала, глазам своим не верю, но в лице ее удивления не было. Ему вдруг показалось, что она ожидала его. Ведьма?

Он опустился на стул напротив, лицом к окну, чувствуя, что она рассматривает его.

— Ты возмужал, — сказала Ванесса. — Выглядишь импозантно. Семья? Дети?

— Пока нет. А ты?

— А я здесь… По-прежнему. На якоре. Видишь? — Она похлопала ладонью по ручке кресла.

Он кивнул.

— Ничего нельзя сделать?

Она пожала плечами:

— Наверное, можно. Где-нибудь… Подальше отсюда. Вот и пришлось стать… Гадалкой, за это хорошо платят. Ты не представляешь, Гоша, сколько народ готов платить за погибель ближнего. Порча, сглаз, приворот, отворот…

— И ты все это умеешь? — с улыбкой спросил он.

Голос у нее не изменился, только стал глуше и напоминал… Однажды он прочитал в какой-то книжке: голос как надтреснутый хрусталь. Именно так и звучал ее голос — как надтреснутый хрусталь…

— Помнится, ты училась в столице на психологическом, верно? Я не знал, что ты вернулась.

— Верно. Говорят, я была неплохим специалистом. А потом случилось то, что случилось, и мне пришлось вернуться. Еще была жива мама. Нужны были деньги, мама бегала по целителям, относила последнее…

— Я помню твою маму.

— Она тебя любила. Вспоминала часто ребят из класса. Она умерла в прошлом году. Рак. Мы с трудом перебивались, и мне как-то пришло в голову попробовать себя в магии. — Лена-Ванесса усмехнулась. — Сейчас в Интернете можно найти все что угодно, всякие магические приемы, заговоры, обряды… Вот я и подучилась. Ты не поверишь, но меня это увлекло! И я поняла, что им до меня как до неба. Доморощенные тетки против дипломированного профи. Я даже стала видеть людей насквозь. Посмотрю и знаю, что им нужно. «Угадываю», с чем пожаловали, а у них глаза на лоб: откуда я знаю? Желания у моих клиентов примитивны и однообразны…

— Тебе это нравится?

— Нет. Мне просто некуда деваться, жить-то надо. То есть мне интересно, конечно, но иногда хочется их убить, жалко потерянного времени и усилий. Дремучесть, глупость, дикость… Двадцать первый век! Да они еще из девятнадцатого не выбрались. И эта всепобеждающая вера в чудо!

— Они приходят за надеждой, — заметил он. — Тебе их не жалко?

— Я же не людоед, — рассмеялась она. — Если я чувствую, что им нужен врач, то так и говорю. Многие приходят выговориться… Это мой профиль, я слушаю, и им уже легче. Порчами я не занимаюсь, кстати.

Они помолчали.

— Хочешь кофе? Или чай? Сегодня была моя приходящая ангелица, принесла продукты. Сухарики, печенье…

— Хочу. Можно, я сам приготовлю?

Она с улыбкой кивнула.

Они пили чай на кухне.

— Ты почти не изменилась, — сказал он искренне, испытывая до слез щемящую грусть. — Я понятия не имел, что ты вернулась. Вижу иногда ребят, никто ничего не сказал.

Она покачала головой:

— Никто ничего не знает. Не хочу, чтобы меня видели такой. Ненавижу жалость. Я часто тебя вспоминала… Я тебя обманула, мама радовалась нашей дружбе, это все я! Меня стал провожать Толик Гусев, помнишь? Первый красавец и спортсмен, и я не хотела…

— Я это понял. Я видел вас.

— Дура я была. Вечно мы бросаемся на блестящие побрякушки. Он спился, Толик. Подавал такие надежды, а в итоге пшик.

— Ты была светлая девочка, — сказал он. — Помню, жалела уличных кошек, подкармливала. Говоришь, ненавидишь жалость?

— Ненавижу, когда жалеют меня. Кошек жалела, было. Я и сейчас их жалею. Ты ведь тоже был другой, прекраснодушный гуманист… Мы сейчас другие, Гоша. Жизнь жестокая штука, она иногда не оставляет выбора. Каждый за себя.

Она помолчала, потом спросила:

— А как у тебя? Как карьера?

— Нормально.

Он хотел расспросить ее о Нине, но не решался, тянул время, машинально помешивая ложечкой чай.

— Ты не хочешь спросить, как я нашел тебя? — Он наконец решился подойти к интересующей его теме.

— Мне кажется, я знаю. Случайно, скорее всего. Ты не из тех, кто прибегает к помощи магии. Не забывай, кто я. Тебе нужно узнать о моих клиентах… Так? Тебе стало известно нечто, и ты пришел спросить. Я права?

Он кивнул.

— Спрашивай! — Она смотрела на него в упор, и он поежился под ее неожиданно жестким взглядом.