Четыре утра. Ранний рассвет. Ночь пропала, уже не заснуть. Через открытую балконную дверь тянет холодом и сыростью. За окнами август, скоро осень, как поется в одной старой песенке. Ладно, утешает себя Федор, амбал в побрякушках и большеголовый, считай, у нас в кармане. Такие люди бросаются в глаза. И не забыть квартирную хозяйку. Дел непочатый край. Перечеркиваем прежние версии и начинаем все сначала. А жаль.
Мучило его неприятное чувство, что недавно было как в детской игре — горячо, а теперь вдруг стало холодно. Что же он пропускает? А где его знаменитый философский нюх? И Савелий как воды в рот набрал — где озарения? Где нелепые примеры из дамских романов, от которых капитан демонстративно вздыхает, дергает бровями и упирает взгляд в потолок? Почему вокс попули Митрич не доносит до них свеженьких идей своей маменьки?
Он вздрагивает от громких звуков — ожил его мобильник. Смотрит на часы, четверть пятого. Ранняя пташка. Кому это не терпится? Оказалось, Савелию.
— Федя, я тебя не разбудил? — спросил озабоченно Савелий.
Странный вопрос в четыре утра.
— Нет, Савелий, я еще не ложился. Что случилось? — Если Савелий опять о поющей женщине, то он сейчас скажет ему твердо, что… Нет, не скажет.
— Я тоже не могу, — пожаловался Савелий. — Ничего не случилось, я просто…
Он замолкает на долгую минуту. Федор молча ждет, не понукает, а то «собьется настройка», и так довольно слабая.
— Понимаешь, Федя… А если это как с красной машиной? В смысле, на первый взгляд ясно, а потом подводные камни и течения, а?
— О чем ты, Савелий? — терпеливо спрашивает Федор. — Что ясно на первый взгляд? Какие течения, какие камни?
Ему приходит в голову, что Савелий говорит о Черном озере.
— Ну, что не видно из квартиры Звягиной… У тебя же интуиция, ты же мыслитель!
— Не понял, — говорит Федор после паузы.
— А если ты не ошибся, Федя, если их убил один и тот же убийца? Огородникову и Звягину, их обеих. Ты не мог… Если тебе это пришло в голову, то… Я в тебя очень верю! А если все чуть-чуть не так? Мы ведь уже ошиблись насчет парковки… Эрраре хуманум эст, как говорили древние…
— «Мы» — очень великодушно, — отмечает Федор, лопухнулся он один. — Ты думаешь, нужно взглянуть на дело под другим углом?
— Да! — обрадовался Савелий. — Поменять ракурс.
— Я попробую, — говорит Федор. — Спасибо, Савелий. Спасибо и спокойной ночи.
— И еще… — мнется Савелий. — Помнишь, ты когда-то рассказывал про рефлексию? В смысле, поставить себя на место преступника, помнишь?
— Ну и?..
— Вот он пришел ее убить, да? Звягину?
— Ну и?.. — повторил Федор.
— И он ее там ожидал, да? И выглянул бы в окно и понял, что она не могла его видеть… И тогда бы он ушел. Наверное, это был не наш убийца… В смысле, который Звягину, и Коля, наверное, прав.
— Похоже на то, — сказал Федор.
— А если все-таки он? А? Если это он?
Федор чертыхнулся. Что называется, накликал… Нелепых идей Савелия ему не хватало! В пять утра.
— Обещаю тебе подумать. Мы оба все еще раз обсудим, лады? А теперь постарайся уснуть, Савелий. — Совет идиотский, как будто это от нас зависит! Тем более полнолуние и прилив сил. Луна вон до сих пор висит в побледневшем небе. — Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, Федя!
Он все-таки прилег, решив, что пара часов у него есть. Засыпая, вспомнил Савелия с его странными вопросами и озарениями… Хотя никаких озарений не было. Или были? Под каким другим углом? Что значит «под другим углом»? И при чем тут рефлексия? Что он имел в виду? Что его мучит? И почему спросил: «А если это все-таки он»? Доказал, как дважды два, что не мог, и тут же спросил, а если все-таки он? Путаник! Попытаемся вернуться к его словесам на свежую голову. А сейчас — спать, спать, спать…
Ему приснилась женщина, стоящая в проходе театра. Ряды кресел, но людей не видно. Она смотрит на ярко освещенную сцену, идет какая-то пьеса: мужчина и женщина ссорятся, женщина бьет мужчину по лицу, он ее отталкивает, она падает… Женщина в проходе стоит застывшим соляным столбом, мужчина смотрит на нее, глаза их встречаются… Они неподвижно стоят и смотрят…
Федор думает, что сон почему-то необходимо запомнить, так как он меняет угол, ракурс, прав Савелий, потому что он вещий, но картинка уже размывается, блекнет и превращается в дым. Сцена пуста, софиты меркнут, и Федор погружается в глубокий сон.
Глава 19. Нина. Визит к ведьме
— Как она? — спросил Сницар.
— Сейчас спит, — сказала сестричка. — А вообще плохо, она буйная, ее нужно…
— Спасибо, Лена, идите.
Он присел на край кровати.