Отражения

Я видела отца Дара только на портретах: красивый, немолодой уже мужчина, светловолосый, как его сыновья, он почему-то вызывал у меня странную неприязнь. Во взгляде Дара всегда было теплое лукавство, Феликс сиял очарованием, и, какими бы светскими чудовищами ни были эти двое, все чудовищное они умело прятали.

Их отец смотрел на меня с портрета холодно. Художник не льстил ему и не пытался как-то приукрасить, сделать его добрее, теплее, симпатичнее. Улыбка на узких губах казалась жестокой.

– Ты же понимаешь, что этому портрету лет семь? – спросил Ахо, сунув усатую морду прямо в книгу, лежащую передо мной. – И сейчас его величество выглядит несколько иначе? Может быть, годы прибавили ему притягательности и харизмы?

Я пожала плечами и продолжила читать.

Если быть честной, я никогда не любила уроки истории. Насколько мне нравилось читать о прошлых эпохах, настолько меня раздражала обязанность заучивать череду дат, фамилий, названий, выстраивать последовательность событий, которые произошли когда-то давно и из моего времени выглядели как нечто безликое.

Возможно, дело было в том, что никто из моих учителей не умел историю оживлять, делать ее по-настоящему интересной.

Возможно, дело было во мне.

Так или иначе, военные и политические достижения его величества Антуана Луиса Фердинанда д’Альвело мало меня трогали. Намного больше меня волновало, что он за человек.

– А сама-то ты как думаешь? – спросил Ахо, когда я сказала ему об этом.

И дернул ухом.

– Он не кажется мне добрым, – ответила я, разглядывая портрет.

Ахо чихнул. Кажется, это было вместо презрительного фырканья.

– Наивное человеческое дитя пытается найти следы доброты на парадном портрете правителя двух стран и нескольких колоний, – почти пропел он. – Удивительное дело, леди Лидделл, вы казались мне проницательнее.

Я сдулась, обиженная его словами.

Ахо сейчас напоминал вредного учителя, который готов задеть тебя за любую неосторожную фразу и уличить в невежестве.

– Подумай, человечье дитя, о том, что ты и так знаешь, – продолжил он и лег, вытянув лапы в мою сторону. – О двух принцах и о том, что сделало их такими. Или о принцессе, которая прожила много лет в далеком поместье, а ее дедушка тем временем не то чтобы горевал. Хочешь найти в нем доброту? Я бы на твоем месте надеялся встретиться с его равнодушием.

У Антуана Луиса Фердинанда были холодные серые глаза.

Холоднее, чем у его младшего сына.

– Он умен.

– Еще бы, – фыркнул Ахо.

– И хитер.

– Несомненно.

– И опытен.

– Особенно – в играх того толка, в которые его старший сын еще только недавно учился играть, – Ахо проследил, как я встала с кровати и сделала несколько шагов по комнате – от стены до стены, от окна до камина. – Расспроси своих наставников не только о том, сколько раз нужно приседать перед принцами, а сколько – перед маркизами, и может быть, поймешь чуть больше.

– Спасибо, – резко ответила я. – Сама бы ни за что не догадалась.

Ахо не стал отвечать, он лишь недовольно и тяжело спрыгнул на пол и исчез под кроватью, оставив меня с учебниками и тысячью мыслей, не самых приятных. Я отложила книги в сторону и легла набок поверх покрывала, поджав ноги и обхватив колени руками.

Из-за тревожного, промозглого утра и ссоры меня чуть знобило и очень хотелось ныть и жаловаться, но сейчас в доме не было никого, кто стал бы слушать мои жалобы хоть с каким-то сочувствием. Внутри меня снова была льдинка, в самой груди, острая и холодная, и она не таяла, наоборот – росла, становилась черной пустотой, и от этого очень хотелось плакать – или не дышать.

Корешок «Книги лордов» оказался прямо перед моими глазами, и я зацепилась за это.

За принцев и то, что я о них знала.

У короля было три сына: один наследник и два про запас. Потом первый умер – и наследником стал другой. Дочки первого, родившиеся в законном браке – во всех смыслах законном, с соблюдением традиции выбирать жену из представительниц ангрийской знати – исчезли, потому что их мать прикрыла трауром обиду. Так мне сказали. Никого – ни короля, ни его оставшихся сыновей не интересовала судьба девочек.

До недавнего времени.

До того, как старшая достигла того возраста, который делал ее невестой.

Удивительное совпадение!

Я поскребла ногтем корешок книги.

Не то, чтобы я надеялась разглядеть во взаимоотношениях внутри семьи д’Альвело нечто, напоминающее тепло и заботу о родственниках, но… В ней не было и намека на тепло и близость. Разве что принцы, оба два, кажется, были искренне привязаны друг к другу – в том числе, любовью к интригам и придворным играм.

Я отогнула угол покрывала и прикрылась им, надеясь, что так станет уютнее.

Присцилла назвала Фредерика ослом.

Он погиб на охоте – подробностей я не знала, но по тому, что можно было услышать и прочесть, у меня сложилось впечатление, что охоту он любил куда больше всего остального. Больше жены, больше дочерей, больше страны, на престол которой должен был взойти, когда его отец оставит трон – по своей ли воле или потому что умрет.

А что любит Дар?