Отражения

Там, в Эривэ, они с сестрой не получали столько подарков зимой. И гостей столько там не было, поэтому в нарядах не было нужды.

Тонкий серебряный обруч, лежащий на голове Амелии, не был тяжелым, но ей казалось, что он клонит ее голову к земле, давит на лоб и мешает. Обруч подарила мама – принесла бархатный футляр в тот момент, когда Амелия, в одной нижней рубашке, тонкой, как паутинка, стояла посреди комнаты, раскинув в стороны руки, чтобы служанки – целых три! – могли одеть ее в платье. Обруч означал, что крошка Амелия со всеми ее кудряшками, юбками и нелюбовью смотреть собеседнику в глаза, Амелия и ее странная метка, от которой стайка светских барышень, приглашенных леди Алексианой на праздник, едва не охнула, синхронно прикрыв веерами очаровательные рты, в общем – вся Амелия, от золотистой макушки до носков шелковых туфелек, действительно принадлежала чему-то очень большому и сильному.

Обруч Кармиль был скромнее – тонкая полоска серебра, без россыпи мелких голубоватых камешков, без серпа луны, рожками вверх, который оказывался прямо над серединой лба. Фредерике украшений пока не полагалось, она вообще осталась в детских покоях, на попечении трех нянюшек и той самой рыжеволосой дамы, которую наняли как одну из гувернанток для принцесс.

Для принцесс.

Принцессы, думала Амелия, это существа из сказок. Их похищают и запирают в башнях коварные злые колдуны, их приносят в жертву огнедышащим драконам, они спят крепко, словно умерли, после того, как коснулись зачарованного веретена или шипа отравленной розы, но прекрасные принцы могут одолеть и колдунов, и драконов, и злые чары.

У принцесс тонкие руки и смех похож на серебряный колокольчик, как смех Кармиль, – звонкий, чудесный, он долетал до Амелии через полуоткрытые двери и длинный коридор.

В коридоре висели гобелены, изображающие диковинных зверей, пикники и охоту.

Откуда-то тянуло затхлым запахом – запахом застоя, запертых комнат, вечно холодных, с затаившейся по углам плесенью. Плесень могла жить под гобеленами – Амелия не раз видела такое в Эривэ и не удивилась бы, обнаружив и здесь.

Так же, как не удивилась бы притаившейся где-нибудь тайной двери, ведущей в междустенье, в тайные коридоры, в крысиные ходы. В больших домах таких ходов много, и Амелия не сомневалась, что дом леди Алексианы – не исключение.

Голоса и смех стали громче, всего на пару мгновений, но тут же утихли: скрипнула и с легким стуком закрылась дверь, отделявшая коридор от зала, в котором сидели гости. Амелия вздрогнула и спряталась за колонной, сделав вид, что рассматривает сцену Королевской охоты на Белую Лань.

Кто-то шел по коридору, неспешно и легко. Кто-то, чья тень была не больше тени самой Амелии.

Юноша, один из тех, кто пришел сегодня по приглашению леди Алексианы, дитя благородной семьи из Альбы, – жаль, не вспомнить, которой именно, потому что имена и фамилии перепутались в голове Амелии, и она перестала запоминать их, зная, что очередное лицо мелькнет – и исчезнет в блеске огней.

Юноша остановился, увидев Амелию, и поклонился, улыбаясь искренне и открыто. У него были темные кудри и светлый, расшитый скромным узором камзол. Амелия неловко улыбнулась в ответ и кивнула, принимая любезность.

Ровно так, как учила ее рыжеволосая леди Бронкль.

Из-за деревьев на гобелене, из переплетения нитей за ними следили чужие, нечеловеческие глаза.

– Доброго вечера моей принцессе, – сказал юноша весело. – Простите, если нарушил ваше одиночество. Я не осмелился бы на подобную дерзость, знай я, что моя принцесса прячется здесь.

Он снова поклонился.

Слова звучали лукаво – добрая шутка, придуманная для того, чтобы к смущенной собеседнице вернулось самообладание.

– Тот, кто прячется в чужом тайнике, рискует быть обнаруженным, – ответила Амелия. – Вы не помешали мне, господин…

Она оборвала фразу, сделав вид, что не собиралась называть юношу по имени.

– Ивейн Вортигерн, – он поклонился, прижав правую руку к груди – там, где слышен стук сердца. – К вашим услугам, моя принцесса. Мой отец – герцог Вортигерн, старший советник наместника Альбы, – добавил Ивейн, отводя взгляд, словно признавался в чем-то постыдном.

– Я знаю, кто ваш отец, – сказала Амелия и протянула Ивейну руку.

В тонкой шелковой перчатке – того требовали правила.

Юный Вортигерн растерялся от оказанной ему чести. Он рассеянно приоткрыл рот и широко распахнул глаза и лишь потом, встретившись со взглядом Амелии, осторожно сжал ее пальцы.

Еще бы она не знала, кто такой герцог Вортигерн!