Отражения

Можно ли назвать мою связь с дель Эйве родственной?

Может ли девушка из подобной семьи быть кем-то особенным в глазах местного общества, где бы она ни провела часть своей жизни, из какой бы глуши ни явилась?

Кондор сказал, что да, может. Придуманной Анитой лжи он не сопротивлялся, в отличие от решения своего отца стать моим патроном.

Возможно, эта ложь просто не значила для него ничего. Или он искал среди своих родственников тех, с кем у него не было связи по волшебству в крови, лишь по закону людей, и кому-нибудь из них меня в итоге и припишут. Совершенно безболезненно для чародейского самолюбия.

Или, если что-то пойдет не так, леди Анита придумает новую ложь, которую мне протянут, как блюдо с зефиром.

Но это все – потом, а пока я стояла перед зеркалом в платье из зеленого бархата, с тяжелыми от вышивки рукавами и подолом, и чувствовала холодок на обнаженной шее. У моего отражения была бледная кожа и зеленые глаза. То ли свет так падал, то ли оттенок ткани, выбранный Феликсом, действительно пробуждал в моих глазах зелень и делал их ярче.

Из-за приподнятых волос шея казалась тонкой, а плечи хрупкими.

Я осторожно развернулась, стараясь держать голову прямо, и не без помощи Элси спустилась с постамента.

В двух длинных юбках, одна из которых была из плотного бархата, ходить было не очень удобно: платье делало меня медленной, заставляло рассчитывать шаги. По чьей-то милосердной задумке оно было лишено шлейфа, и уже за это я была благодарна. Новые туфли из мягкой кожи, которые любезно предоставила мне госпожа Фонс-Флорал, потому что его высочество так и не прислал ту пару, которую хотел, к счастью, оказались удобными. Я могла лишь надеяться, что они останутся удобными до конца.

И еще – что я не упаду в обморок от голода, потому что с самого утра я совершенно не хотела есть.

От страха.

От этого же страха я почти не замечала ничего вокруг. Мир превратился в череду ярких пятен – преимущественно зеленых, потому что большую часть утра я провела наедине с Элси и платьем, – в поток каких-то малопонятных мне фраз, куда менее содержательных, чем вчерашняя беседа с Присциллой, которая, по мнению Присциллы, видимо, должна была меня поддержать, но лишь больше добавила паники. И уж точно менее значимых, чем разговор, на котором присутствовали все дель Эйве, исключая Тересию: обсуждали стратегии вранья, жизнь в Арли и последующую жизнь в Альбе – и, да, платье.

Кажется, мой собственный отец уделял мне внимания меньше, чем лорд Парсиваль вчера.

Мой собственный отец не интересовался, во что я одета, пока не застал однажды в сетчатых колготках в подъезде – я шла на сейшн и, как можно догадаться, не дошла.

Интересно, что бы сказал мой отец, узнав, что его непутевое дитя оказалось так близко к вершине мира? Гордился бы? Удивлялся бы? Пытался бы найти в этом изъян?

Впрочем, он все равно не узнает.

– Глубоко же ты задумалась.

Прохладный голос Кондора вытащил меня в реальность.

– А?

Волшебник рассмеялся над моей растерянностью.

Он стоял напротив, лениво привалившись к стене рядом с зеркалом, снова в черном сюртуке и светлых брюках, совсем не похожий на заспанного и усталого Кондора, который пару часов назад притащил одну глупую леди и коробку с ее платьем в салон госпожи Фонс-Флорал.

– Я всего лишь сказал, что ты чудесно выглядишь, – голос волшебника смягчился. – И отпустил несчастную девочку отдыхать.

Кондор рассматривал меня, чуть вздернув подбородок, его взгляд был внимательным и спокойным. Та метаморфоза, которая произошла со мной, не вызывала у него ни восторга, ни изумления, но, кажется, Кондор был доволен тем, что видит. От этого я почувствовала себя увереннее.

– Последний штрих, – сказал он и подошёл ближе, сделав еле заметное движение рукой, словно набросив на меня полотно.

Магия, невидимая глазу, коснулась меня лёгкой щекоткой. Морок скрыл выглядывающий из-под ткани кусочек татуировки и поменял цвет цепочки, на которой висел мой амулет, с серебряного на бледно-золотой.

Так правда стало лучше.

– Спасибо, – выдохнула я.

Кондор пожал плечами:

– Пожалуйста, – ответил он беспечно и, взяв меня за руку, шагнул в зеркало.

Когда мы оказались там, с другой стороны, я вынула из сумочки на поясе короткие кружевные перчатки и натянула их на руки.

Комната была знакомой, и человек, ожидавший нас, тоже.

Уильям Блэкторн, неизменно строгий, неизменно в черном, словно все эти королевские балы и приемы никак его не касались, мазнул по мне взглядом, привычно пристальным и почти равнодушным, и удивленно вскинул брови.

– Чудесно выглядите, леди Лидделл. Именно так, как того требует ситуация, – сказал он и поклонился.

Мне.

Не Кондору.

Кондору он лишь коротко кивнул:

– Рад видеть тебя, Птица. Мне приказано проводить вас к его высочеству. Младшему, – добавил он почти фамильярно и снова посмотрел на меня. – Он уже ждет.

В этот раз долго блуждать по темным коридорам изнанки Дворца нам не пришлось. За вторым поворотом Блэкторн открыл какую-то малоприметную дверь рядом с одним из гобеленов и, чуть поклонившись, сделал приглашающий жест рукой.