Отражения

И леди Бронкль с ее серым платьем, мрачным, как погода в Эривэ под конец ноября, с этими ржавыми волосами, похожими на осеннюю крону дерева, выросшего у стен печального старого замка, тоже казалась здесь немного чужой.

Поэзия из книги совсем не вдохновляла, а вот пейзаж…

– Может быть, – начала Амелия и перевела взгляд от картины на художницу, создавшую ее. – Может быть, наконец, живопись?

Кажется, леди Бронкль почувствовала что-то вроде смятения. Она задумчиво потянулась к непослушной прядке и снова спрятала ее за ухо.

– Признаюсь честно, юная леди, я не планировала заниматься с вами живописью сегодня, и у меня нет, скажем, подходящих инструментов, – сказала она осторожно, словно боялась отказом навлечь на свою голову беду. – Но, если вы немного подождете, – ее лицо просияло, и в глазах появился незнакомый Амелии искрящийся огонек. – Я принесу из своей комнаты пару альбомов. Начнем с теории, – сказала она. – И истории. А потом перейдем к практике.

***

Альбомы оказались большими, тяжелыми книгами с гравюрами и литографией. Амелии было разрешено листать их и задавать вопросы, но касаться страниц только чистыми пальцами.

На служанку, которая принесла поднос с чаем и кусочками оставшегося с вечера зимнего кекса – совершенно невероятного, с орехами и цукатами, – леди Бронкль покосилась неодобрительно и, не скрывая раздражения, попросила ту поставить поднос подальше от драгоценных книг.

В том, что они были драгоценными, можно было и не сомневаться. Амелия не знала, сколько стоили эти сокровища, но догадывалась, что бархатный переплет, плотная бумага и золотое тиснение на корешке не могут продаваться за бесценок.

На титульном листе одного из альбомов обнаружилась надпись, трогательное пожелание любимой дочери, которое Амелия прочитала украдкой и случайно, просто взгляд зацепился. Это было похоже на подглядывание в окно или дверь, но совсем не то, чем промышляли они с Кармиль в Эривэ и пытались повторить здесь. От их игры Амелии никогда не было стыдно. А сейчас, прикоснувшись к чужому посланию, Амелия почувствовала, как в груди что-то сжалось и заныло. Не от стыда, впрочем, нет, скорее, от чувства странной утраты того, чего у тебя никогда не было.

Она перелистнула эту страницу быстрее, чем леди Бронкль могла бы заметить, что Амелия прочитала надпись.

В Эривэ у Амелии была целая библиотека, которой она могла пользоваться сколько угодно и как угодно – и даже когда угодно – с молчаливого позволения матушки. Строгая Эдит, конечно, следила, чтобы девочки вовремя ложились спать, достаточно гуляли в парке и вовремя появлялись, если их позвала к себе их мать, но никто и никогда не упрекнул бы Амелию тем, что она проводила свободные часы в библиотеке – читала, рассматривала карты и картинки в книгах, которые читать было скучно, или, увлекшись историей, сидела в полумраке с чуть прикрытыми глазами и сама додумывала ее продолжение.

В том числе поэтому, как сказала леди Бронкль, когда их беседа соскользнула с обсуждения живописи прошлых веков на вещи более личные, вроде библиотек, вересковых пустошей Кимри, экзамена, на котором Амелия показала себя блестяще, в том числе поэтому знания у Амелии были отличные, но, к сожалению, не во всем достаточные.

Леди Алексиана, время от времени беседовавшая с дочерьми своей подруги о разных вещах и явлениях внешнего мира, неплохо разбиралась в этикете, политике, в тонких связях, пронизывающих, как невидимые нити, все общество, в географии и, конечно, в истории, но вопросов искусства, в том числе – поэтического, а также алгебры, ботаники и права она не касалась. Не потому что не знала, заметила леди Бронкль, когда Амелия рассказала ей это, скорее, потому что не считала нужным говорить с девицами д’Альвело о таких вещах.

– Понимаете ли, ваше высочество, – леди Бронкль замялась, когда Амелия спросила у нее, почему так. – Алгебра и право – науки, несомненно, полезные, но считается, что женскому уму не стоит слишком в них погружаться. Увлечение ботаникой, равно как любой иной областью биологии, чуть более глубокое, чем интерес к составлению гербария, зарисовкам с натуры и флористике, может завести леди в чащу леса или болото, – леди Бронкль, кажется, снова усмехнулась. – Или на вершину холма, где она будет открыта всем злым ветрам. А это дурно скажется на ее здоровье. Искусство же – вещь почти бесполезная, но занятия им сверх меры, положенной нашему полу, тоже вредны для здоровья. И – иногда – для репутации, – она понизила голос. – Но обсуждать с вами подобные вещи без позволения вашей матушки я не решусь.

В этой беседе за чаем она вдруг показалась Амелии моложе, чем раньше, кем-то не из мира взрослых, важных, занятых, к кому страшно подойти. Леди Бронкль давно убрала непослушный локон в прическу, закрепила его шпилькой, но сейчас что-то такое в ее характере выбилось, как эта прядь, и спрятать его было куда сложнее.

Тем более, Амелия теперь знала, что оно есть.