«Отречемся от старого мира!»

Все сильнее и смелее я играю танец смерти,
И он тоже, Оуланем, Оуланем —
Это имя звучит как смерть.
Звучит, пока не замрет в жалких корчах.
Скоро я прижму вечность к моей груди
И диким воплем изреку проклятие
  всему человечеству.^{123}

И уж совсем хорошо еще одно раннее стихотворение Маркса:

И так я буду спускаться все ниже и ниже,
А за мной будет идти огромная толпа людей.
Они пойдут, издавая сильный шум и не заметят,
Как за ними проход заваливают огромные камни,
А отсветы моего факела на стенах
Сменяются отсветами совсем другого огня.^{124}

В духе антисистем и чудовищное отношение Маркса к своей семье, в том числе к собственным детям, которых он пустил по миру и к которым был устрашающе жесток.

Карл Маркс — вполне типичный революционер: социопат, не принимающий окружающего, физически не способный вести семейную жизнь и систематически работать. Он материально несостоятелен, живет в мире своих и групповых выдумок, причем эти выдумки искренне считает реальностью и готов навязывать всем окружающим. Независимо от результатов. Как и все революционеры, он считал себя гением, а свои теории — истиной в последней инстанции.

Но и здесь он пошел дальше других: стал последовательным богоборцем и сатанистом.

Марксизм и «классово близкие»

Не случайно другой любовью Карла Маркса, кроме анабаптистов и альбигойцев, был уголовный мир. Рабочих, бродяг и уголовников он одинаково называл «пролетариями», что далеко от реальности.

Вообще-то пролетарии, люмпен-пролетарии, люмпены — это все вообще неимущие. Карл Маркс последовательно объединял под этим словом два весьма разных явления: рабочий класс — то есть работников наемного труда, и пролетариев по слабости духа или по убеждениям, то есть бродяг и людей преступного мира.

Любой человек, хоть когда-нибудь общавшийся с рабочими, хорошо знает — это обобщение неверно. Для рабочих часто очень важно как раз то, что они, может, и люди маленькие, но зато могут сами себя обеспечить честным трудом, а их семьи ни в чем не нуждаются. Никакой поэтизации люмпенства и нищеты, никакого воспевания бедности и вражды к частной собственности вы у рабочего не найдете.

В сущности, кто они — массы неквалифицированных рабочих конце XVIII-го и XIX вв.? Совершенно нормальные, в основной массе душевно здоровые люди, которые выброшены из мира патриархальной деревни и нашли в индустриальном обществе лишь такое, очень скромное место. У подавляющего большинства рабочих было весьма слабое тяготение к уголовному образу жизни, к разврату и отрицанию общепринятых ценностей. Очень хорошо это показано хотя бы в «Маленьком оборвыше» Джеймса Гринвуда,^{125} где пьянство и воровство осуждаются самым решительным образом, а стать рабочим — совсем неплохой вариант для маленького бродяги.

Люмпены, люди с уголовного дна или просто с улицы — неимущие, и в этом смысле тоже пролетарии. Но никак не рабочие. В основном — люди, которым либо просто не хватает энергии для труда и нормальной жизни, либо психологически больные создания, для которых нет особой разницы между заработанным, выпрошенным и украденным. Они закономерно оказываются на дне жизни; в XIX столетии это «дно» даже территориально отделялось от мест обитания нормальных людей — в том числе, от рабочих слободок. «Хитров рынок» в Москве и Двор отбросов в Лондоне — это и есть места скопления люмпенов.

Если же совсем коротко, то люди, не имеющие собственности, могут или работать и зарабатывать на жизнь этим неквалифицированным, но честным трудом. Тогда это рабочие. Или они не работают, а клянчат или воруют. Тогда это подонки общества; в нормальные эпохи и в нормальных обществах с ними не церемонятся.

Но в представлении Карла Маркса, рабочие прочно отождествлялись с подонками общества, а преступные элементы именовались к ним «классово близкими». Не думаю, что многие рабочие согласились бы с «основоположником».

Не случайно Маркс пишет Энгельсу: «Он (пролетариат) вынужден меня защищать от той бешеной ненависти, которую питают ко мне рабочие, т. е. болваны». Оценку Маркса разделять не обязательно, но знать полезно.

Если рабочие Маркса ненавидят, то кто же эти самые пролетарии, которые его спасают? «Демократические элементы»? Но и он них Маркс пишет Энгельсу: «Стая новой демократической сволочи. Демократические собаки и либеральные негодяи». А Энгельс поддакивает: «Любить нас никогда не будет демократическая, красная или коммунистическая чернь».