Отрешись от страха. Воспоминания историка

В общественную демонстрацию вылились похороны писателя Костерина, одного из выдающихся народных деятелей Советского Союза, выступившего в защиту несправедливо обиженных малых народов нашей страны, в частности, крымских татар.

На похоронах обычно обнажается совесть народная, которая молчит при обычных обстоятельствах жизни. Я помню похороны Бориса Пастернака. Это было в 1960 году. В последние годы жизни Пастернака, написавшего «Доктор Живаго», травили и даже угрожали выслать его за пределы Советского Союза. В этой постыдной кампании принимали самое активное участие многие известные советские писатели, деятели искусства. Вскоре после этого Пастернак умер. Его похороны превратились в выражение народного осуждения травли, которой его подвергали. Я помню неожиданное выступление на его похоронах молодого парня в синей, возможно, морской фуражке, и выступление Асмуса, очень сердечное и опасное для самого Асмуса. Я приехал в Переделкино, где хоронили поэта, вместе с археологом Александром Монгайтом, Наумом Коржавиным, Булатом Окуджавой, актрисой Жанной Прохоренко. Хоронили Пастернака на склоне холма под деревьями, и сотни людей, растекаясь ручейками по полю, двигались змейками к погребальному холму. Это было выражение подлинной искренней скорби к поэту, затравленному властью, выражение сочувствия к нему скорее как к страдальцу, чем как к поэту.

Нечто подобное происходило на похоронах Твардовского, хотя эти похороны в отличие от похорон Бориса Пастернака были официальными, торжественными, со сменой почетного караула и с выступлением секретарей Союза писателей. Но лишь один из них сказал несколько человеческих слов — Константин Симонов. Выступавшие так старательно обходили наиболее важную сторону жизни и деятельности Твардовского — годы, когда он возглавлял «Новый мир» — лучший литературный и общественно-политический журнал страны, — что было стыдно не только за них, но и за всех присутствовавших на траурном митинге в доме Союза писателей. Ведь им фактически плюнули в лицо, сделав вид, что Твардовского как главного редактора журнала «Новый мир» будто и не существовало, как вроде и не было расправы над редакционной коллегией журнала, над самим Твардовским, вынужденным сойти с капитанского мостика. И все-таки свершилось чудо: какая-то женщина в тот момент, когда митинг закрылся, но ораторы ещё толпились на сцене, а в зале народ едва поднялся со своих мест, закричала страшным голосом, голосом человека, возвещающего о случившемся великом несчастье: «Почему вы молчите?! Почему вы не скажете, что Твардовского сняли из «Нового мира», что это ускорило его смерть?!»

Толпа замерла. Потом раздался гул, и... все пошли к выходу. И все же этот вопль осуждения был также и голосом будущей надежды, который навечно повис в воздухе этого парадного зала. А потом было Новодевичье кладбище и Александр Исаевич Солженицын, на руку которого опирается вдова Твардовского. Солженицын, который прошел в зал Союза писателей, несмотря на специальные патрули, выставленные для того, чтобы его не пропустить.

11 сентября 1971 года окончил свои дни Никита Сергеевич Хрущев. Вечером того же дня зарубежные радиостанции оповестили мир о смерти одного из самых удивительных государственных деятелей, которых когда-либо рождала русская земля.

Лишь 13 сентября газета «Правда» опубликовала официальное уведомление, в котором говорилось:

«Центральный Комитет КПСС и Совет Министров СССР с прискорбием извещают, что 11 сентября 1971 года после тяжелой продолжительной болезни скончался бывший первый секретарь ЦК КПСС и председатель Совета Министров СССР, персональный пенсионер Никита Сергеевич Хрущев». О дне и месте похорон не упоминалось. Радио Москвы говорило о чем угодно, кроме этого, не столь уж маловажного события.

И все-таки, несмотря на то, что место и время похорон объявлено не было, уже вечером 11 сентября по Москве распространился слух, что похороны будут в понедельник, 13 сентября, в 12 часов дня на Новодевичьем кладбище.

* * *

Я договорился пойти на похороны с моим другом художником и его женой. В назначенное время, в 10.45 мы встретились неподалеку от входа в Новодевичье кладбище, на площади XX Октября.

Пришел я немного раньше условленного времени и увидел, что около Новодевичьего, со стороны входа в церковь, уже выставлены милицейские посты и появились кучки сотрудников государственной безопасности в штатском. Но помимо них то здесь, то там начали собираться небольшие

кучки граждан, прослышавших про похороны. На углу Пироговской улицы и площади остановилось несколько офицеров, слушателей расположенной неподалеку военной академии им. Фрунзе. Офицеров вооруженных сил, большей частью одиночек, я замечал и позднее.