Отрезанная голова

– Так вот. – Видно было, что рассказчик уже и сам увлекся воспоминаниями. – Задерживаем мы брата этого беглого инженера, Михаила Шестакова, – и в одиночную. Посидел там денек, а мы ему под нос – протокол опознания тела, подписанный доктором. Тот долго не ломался, сразу все и выложил. Мол, брат его Григорий Васильевич Шестаков с детства мечтал разбогатеть, и не просто мечтал, а действовал. Пробовал играть и в карты, и на бирже, покупал акции каких-то золотоносных приисков в Южной Америке, в какие-то авантюрные проекты вступал, только ничего у него не выходило. Тогда он изобрел новый проект, беспроигрышный, как ему казалось. Застраховал свою жизнь на пятьсот тысяч, нашел молодого человека сходной наружности, убил его, обезобразил до неузнаваемости, подкинул свои вещи, а сам скрылся с чужими документами.

– Хитроумно придумано, – не удержался Василий Данилович. – Пятьсот тысяч! Это, знаете ли, куш! За такой не то что голову отрежут, – теребил он в волнении усы. – Пятьсот тысяч, подумайте!

– Да что вы такое говорите, Василий Данилович? Это ж душегубство! – укорила пухленькая майорша.

– Да бросьте, вся жизнь – сплошное душегубство, – отмахнулся тот. – Так что с деньгами-то?

– С деньгами? – нахмурился Раевский. – Деньги он получил. Точнее, брат его получил, этот самый Михаил Шестаков. Пришел в страховое общество и получил, пока мы в Москву ездили – устанавливали личность убитого, а потом секретаря опознавали. Опоздали, в общем, – вздохнул Иван Петрович. – Но делать нечего, надо беглого инженера искать. Разослали во все отделения полиции телеграммы, в газетах объявления напечатали. Мол, так и так, разыскивается уроженец города Минска Шестаков Григорий Васильевич, по обвинению в убийстве, описание внешности. И еще сообщение, что проживать он может под чужим документом.

А пока вся полиция империи бросилась на поиски, является к нам в участок молодой человек. Счастье, что его взашей не прогнали. Дежурный, что с ним беседовал, посчитал его за сумасшедшего, да, на счастье, мимо кабинета Игнат Карпович проходил, начальник мой, и краем уха разговор услыхал. Молодого человека – сразу к себе в кабинет. И вот что он нам поведал.

Неделю назад сей студент Технологического института, будучи стеснен в средствах, устроился секретарем к одному купцу. Жалованье, заметьте, изрядное – двести пятьдесят рублей. При знакомстве купец задавал ему очень странные вопросы. О работе и секретарских навыках – ни слова, а все больше о семье, здоровье и знакомствах. А у молодого человека из родных только тетка в Саратове, да и та уже древняя старуха. И еще купец предупредил, что часто в разъездах бывает, вот и теперь надо срочно в Киев ехать. А студенту что – в Киев так в Киев. С таким-то жалованьем хоть в Сибирь.

Приехали они в Киев. Устроились в меблированных комнатах и отправились на прогулку по Крещатому яру. По городу побродили, в Лавру зашли, сытно пообедали в ресторане и, усталые от впечатлений, вернулись к себе. Там купец заказал вина. Сам пил мало, а вот студент выпил прилично. Купец этот будто в шутку предложил ему свой сюртук примерить. Примерил – сел как влитой. Купец посмеялся да сюртук этот секретарю и подарил.

За всеми этими разговорами стало студента в сон клонить. Как был в новом сюртуке, так в кровать и завалился. А проснулся мгновенно от ужаса, будто кто за ногу дернул. Открывает глаза – а над ним купец с ножом стоит, и нож уж у самого горла.

– Батюшки, страсти какие! – снова воскликнула Лидия Павловна и торопливо принялась креститься.

– Да уж, Иван Петрович, горазд ты людей на ночь глядя пугать. А все отнекивался: «не знаю», «не умею», – передразнил приятеля майор. – Даже у меня волосы на затылке дыбом встали.

– Да разве ж я что выдумал? Все чистая правда, – смущенно оправдывался Иван Петрович.

– Да вы рассказывайте, рассказывайте! – поторопила его Анна Николаевна, не страдавшая излишней впечатлительностью.

– Да уж, господа, давайте дослушаем, – поддержала сестру именинница.

– Что ж, продолжу. Студент наш в ужасе соскочил с кровати и прямиком на вокзал, как был в чужом сюртуке. Вещи все свои бросил – и первым же поездом в Петербург. Когда приехал уже, статью в газете прочел и сразу к нам.

– Вот оно, провидение! – подняв вверх палец, провозгласил Василий Данилович.

– А еще студент очень сокрушался, что среди оставленных им в Киеве вещей были часы. Старинный золотой брегет, изготовленный еще его прадедом, часовых дел мастером. Студент говорил, что прадед был поставщиком двора его величества и часы эти сделал специально для себя. Других таких нет. На крышке объемная рельефная резьба, фигура Смерти с косой. И музыка соответственная – каждый час «Траурный марш» Бетховена играет.

«Что же так мрачно?» – спрашиваем? «Да прадед у меня, – говорит, – мрачного настроя был человек, считал, что время – это убийца. Когда часы новый час бьют, они час нашей жизни хоронят, отсюда и музыка». Очень об этих часах сокрушался. Во-первых, семейная реликвия, во-вторых, денег хороших стоят.