Отрезок пути

– Ты, конечно, подумал об эпидемии. Нет, я сейчас не об этом. Хотя отчасти, наверное, и об этом тоже… Разумеется, моей вины не было. Некоторые события просто должны произойти, и никто не может этому помешать. Но с этим не так-то просто смириться, когда твоя жизнь до этого была почти безоблачной. Два года я прятался не столько от людей, сколько от самого себя, а потом решил, что хватит. Пора возвращаться, – Райк отставляет чашку в сторону и переводит взгляд на окно, за которым начинают сгущаться тучи. – Но я ничуть не поумнел и ничему не научился. Я вбил себе в голову, что должен изменить мир. Не «хочу», не «могу», не «попытаюсь», а именно «должен». Чувствуешь разницу?

Я медленно киваю. Чувствую. Вот только не очень понимаю. Но этого от меня, кажется, и не требуется.

– Когда мы познакомились, я был в большой заднице, – внезапно заявляет он. – Мне угрожали очень серьезные, очень опасные и очень влиятельные люди. И попал я в эту задницу из-за собственного тщеславия, не более. В результате они начали угрожать и Северусу, потому что им изначально нужен был зельевар. Нам обоим пришлось скрываться, пока не появилась возможность – точнее, пока он не нашел способ – получить официальную защиту вашего Министерства. Мою семью пришлось спрятать, а я еще долго не мог покинуть Англию, причем, за мной постоянно ходили по пятам авроры, – Райк невесело усмехается, залпом допивает остывший кофе и брезгливо кривит губы. – Тогда-то я и работал в Сент-Мунго и занимался с Луной. Сложные случаи всегда были по моей части.

– По крайней мере, ты сумел ее вылечить.

– Она сама себя вылечила, – он криво усмехается. – Да и меня заодно. Удивительная девочка.

– Это точно! – с чувством говорю я.

– Она много писала обо всех вас. Особенно о тебе и Джинни. Я боялся, что она не сумеет найти друзей, но, к счастью, ей это удалось.

– Честно говоря, я раньше думал, что она немного не в себе, – смущенно признаюсь я. – Пока Северус не рассказал мне, в чем здесь дело.

– Как я погляжу, кроме тебя, с ним никому из студентов не удалось поладить, – замечает Райк.

– Вообще-то сначала я его до ужаса боялся…

– Об этом Луна тоже писала, – он смеется. – Я от хохота весь пергамент слезами залил. Северус в платье Августы – хотелось бы на это посмотреть!

– Ты знаешь мою бабушку? – удивленно спрашиваю я.

– Не близко, только через Северуса. Уж ты не обижайся, но, увидев ее впервые, я искренне тебе посочувствовал и порадовался, что она не моя бабушка.

– Думаю, с твоим мнением согласились бы многие, – мне тоже становится смешно.

– Во всяком случае, неудивительно, что ты нашел общий язык с Северусом – с таким-то опытом, – резюмирует Райк.

Несколько минут мы просто молчим, думая каждый о своем. Вино в бокале заканчивается, и Райк снова его наполняет.

– А на суд ты придешь? – спрашиваю я, отпив маленький глоток.

– Нет. Я никому настолько не доверяю, чтобы оставить его здесь одного. Но Кингсли вчера записал мои показания.

– Твои-то зачем?

– Ну, я ведь друг, – он пожимает плечами. – А на суде все важно. Полагаю, Визенгамоту нужны не только конкретные факты, но и психологический портрет обвиняемого. Ты, конечно, пойдешь?

– Еще бы я не пошел! Я ведь один из главных свидетелей.

– Наверняка сейчас думаешь, что говорить?

Я обреченно киваю.

– Не переживай, – Райк ободряюще хлопает меня по плечу. – Просто отвечай на вопросы, и все будет в порядке. Они не посмеют его посадить.

Я улыбаюсь, но на душе все равно неспокойно. Мне сложно представить, чтобы его и вправду могли упрятать в Азкабан, но…

Всегда есть какое-то «но». Конечно, Кингсли известно, что Северус не слуга Волдеморта. Но ведь Визенгамот – это полсотни людей, которые даже его не знают! Возможно, их родственники или друзья пострадали от рук Пожирателей смерти. Возможно, они – поклонники Дамблдора, и за его смерть уже готовы разорвать Северуса на части. Я не знаю этого. А еще я не знаю, о чем они будут меня спрашивать. И боюсь не выдержать, если они вдруг начнут восхвалять этого чертового манипулятора. Но если я скажу о нем хоть одно плохое слово, то и моим словам веры не будет. Но сумею ли я сдержаться?

Обо всем этом я и думаю целыми днями. Думаю, потягивая вино в кабинете Райка. Думаю в палате родителей, куда добираюсь через камин (по коридорам ходить небезопасно – журналисты то и дело пробираются в больницу, выдавая себя за пациентов и их родственников). Думаю, лежа в кровати и пытаясь уснуть. Думаю во время работы в школе. Думаю за едой. Думаю, читая письма за завтраком.

Письма – это отдельная история. Каждое утро Большой зал оккупируют совы, сбрасывая письма чуть ли не нам в тарелки. Гарри приходит столько корреспонденции, что из-за этой груды торчит только его макушка. Конечно, прочитать все это он физически не в состоянии. А я вот читаю. Но мне и приходит их намного меньше. Как и всем остальным ребятам из АД. Примерно столько же, сколько приходит Рону и Гермионе. Ну, может, чуть больше.