Отряд

Купец Акинфий Козинец всю дорогу молчал, заявив, что расскажет все только самому дьяку в Москве, никаких попыток сбежать не делал и вообще выглядел вполне довольным жизнью. Акулин Блудливы Очи, бабка Свекачиха и таможенный чернец Варсонофий, дожидаясь расследования и суда, сидели в монастырском порубе, и, зная отца Паисия, можно было не сомневаться, что мерзавцы получат по заслугам. Труднее было с Платоном Узкоглазовым - прямых улик против него не имелось, а без этого тронуть одного из представителей влиятельного кузнечного клана было б опасно. Подумав, Паисий просто-напросто приставил к Узкоглазову своего человечка - пусть приглядывает, глядишь, что и вынюхает.

Гунявая Мулька, отойдя от пережитого, много и долго молилась, изъявив сильное желание принять монашеский сан, к чему судебный старец отнесся весьма положительно, замолвив словечко перед игуменьей Дарьей. В Введенской женской обители новую послушницу встретили ласково, и несчастная оттаяла душою, что радовало всех… пожалуй, кроме Митрия. Нет, в общем-то, он тоже радовался за Мульку, но…

Что же касается Василиски - та приобрела небольшую усадебку на тенистой улочке у самой реки. Крепкая изба на подклети, амбар, земельный участок с яблонями, терном и огородом. Усадебка сия относилась к выморочному имуществу и после смерти хозяина перешла во владение Богородичного монастыря, который и продал ее «служилому человеку Димитрию Терентьеву» за вполне приемлемую сумму. И на усадьбу, и Василиске на прожилое скинулись все трое - Иван, Прохор, Митрий. Каждый выложил из своей доли, а Прохор при том так смотрел на Ивана, так смотрел, что просто необходимо было объясниться. Объяснение произошло у реки, где обе стороны признались друг другу в уважении и выяснили, что любят одну и ту же девушку - Василиску, которая, прознав о назревающем конфликте от Митрия, спешно спустилась к реке и бросилась целовать Прохора… Ему же потом и заявила, что он, Проша, ее любимый братец и что она без него жизни не мыслит и очень любит, только любовью сестринской, а вот к Иванушке испытывает совсем другие чувства.

- Ты, Проша, мне брата вместо, - поцеловав парня в щеку, еще раз призналась девушка. - А Иван… Иван - любый… Так вот случилось, что уезжаете оба, да и Митрий с вами. И Митрий, и вы оба мне дороги, потому перед путем дальним поклянитеся друг дружке во всем помогати… Ну! Ну же!

Парни переглянулись. Прохор тряхнул головой и с грустной улыбкой протянул руку Ивану…

Василиска нагнала молотобойца в саду, взяла за плечо, прижалась.

- Есть у меня одна просьбишка к тебе, Проша.

Юноша усмехнулся:

- Говори, сполню.

- Я ведь сирота, а ты мне заместо братца старшего. Будь же посаженым отцом на нашей с Иваном свадьбе!

Прохор опешил даже. Посаженым отцом быть - почет великий. Однако не слишком ли он для того молод?

- Не слишком, - улыбнулась Василиска. - Свадьба-то у нас еще не так скоро будет.

Так вот и объяснились. Прохор с тех пор изменился, раньше бесшабашный был, озорной - эх-ма, где бы кулачищами помахати! А теперь задумчивым стал, всю дорогу с Митькой на разные умные темы общался, сам, правда, не говорил, больше слушал…

До Москвы доехали без приключений, если не считать засады уже под самым Тушином. Ко всему были готовы путники, да только не к этому, ждали засады, да не такой. Как въехали в густой подмосковный бор, так вдруг повалились на дорогу подпиленные деревья, а со всех сторон из кустов показались нацеленные стволы пищалей… Не десяток и не два - на сотни счет шел. Иванко приказал готовиться к бою, сам же не знал, что и думать, - больно уж многолюдны оказались разбойники. Мало того, прямо к возам верхом на белом коне направился всадник в ярко начищенном колонтаре - кольчуге с пластинами - и золоченом шишаке с узорочьем. На плечах алая ферязь небрежно накинута, сапоги черевчатые, сабля драгоценными камнями украшена. Ну и разбойник! Ни дать ни взять - воевода! А он так и представился:

- Атамана Хлопка Косолапа воевода Алексей Косой! Платите-ка купцы-братцы за проезд - треть товара.

Хорошо сказал, умно. Треть товара, конечно, не хухры-мухры, однако ведь силы уж больно неравные, запросто можно и все потерять.

Что ж… Иванко полез было за приказной грамотой… да тут неожиданно вмешался Акинфий Козинец.

- Ты цареву грамоту не показывай, - быстро зашептал он. - Всех перебьют! Вона, на Митьке-отроке шапка моя, на ней олам, бляха с корабликом. Возьми - ее покажи лиходеям.

Чуть подумав, Иван так и сделал, очумело выпялив глаза на внезапное превращение, случившееся с разбойным воеводой.

- Ну, так бы сразу и сказал, - рассмотрев бляху, сразу подобрел тот. - Платите за всех рубль - и проезжайте.

Рубль - тоже сумма не маленькая, одначе все же не треть. Заплатили, проехали… Иван потом все пытался расспросить Козинца, что это за бляха такая? Да тот молчал, лишь глазами сверкал нагло.