Страх прокрадывается в сердце Кента. Лучше бы ему так не пугаться. Отец всегда учил, что страх – бесполезная эмоция. «Страх – всего лишь слабость, которая покидает тело», – не раз говорил он Кенту.
Но во всей этой сцене есть что-то неправильное. В грозных фигурах среди облаков, в разлетающихся белых существах… И в отце.
Полицейская форма висит на нем. Отец тянется к Кенту похожими на палки руками – такие подошли бы узнику концлагеря. Его пальцы – это просто клацающие кости. Лицо – одни сплошные скулы, выпуклые дуги бровей и тонкая как пергамент кожа, натянутая до предела.
–
Отец дотягивается до Кента, костлявые руки вцепляются в плечи, впиваются, пронзают. Джефф Дженкс наклоняется ближе, его кожа лопается – на лице, будто на костяном фарфоре, появляются тонкие трещинки. Потом они соединяются, начинают извиваться, и внезапно Кент понимает, что лицо отца состоит из сотен белых пульсирующих трубочек.
– Никто меня не любит, – печально поет отец-червь. Извивающиеся алебастровые личинки скатываются с его губ, попадают в рот, довольно извиваются на дырявом, будто швейцарский сыр, языке. – Никто не уважает, пойду я на болото, наемся я
Кент вместе с отцом падает на дно лодки. Лицо старшего Дженкса разваливается на части. Мерзкие твари срываются вниз, соскальзывают с воротника, теплыми дождевыми каплями падают на запрокинутое лицо Кента. Отыскивают его рот, нос, уши и глаза, вползают в них с жадным остервенением.
– Это всего лишь страх проникает в тело, – произносит отец.
ИМЕННО НЬЮТОН предложил составить список.
Инстинкт самосохранения подсказывал мальчику, что это самый разумный план. Когда мир вокруг рушится, лучше поставить перед собой несколько простых задач и сосредоточиться на них. А пока над ними работаешь, у разума есть возможность справиться с ситуацией. Если преодолеть первый шок – от смерти и внезапной изоляции, – то, возможно, позже появится план получше.
Они стояли на берегу: Эфраим, Макс, Шелли и Ньютон.
– Три пункта, – начал Ньют. – Во-первых, найти какую-нибудь еду. Во-вторых, лекарство для Кента.
– Зачем? – спросил Шелли. – Он просто кончит, как Тим.
Ньютон резко вскинул голову. «Заткнись, Шел. Заткнись и уйди. Дотопай до океана и утопись в нем».
– Этого мы не знаем. Мы вообще ничего не знаем.
Шелли только улыбнулся – невозможно сказать, то ли печально, то ли ядовито, – и побрел к кромке воды. «Вот и правильно. Просто не останавливайся, придурок», – подумал Ньютон и продолжил:
– В-третьих, мы сделаем плот или весла для лодки, которая у нас уже есть.
Эфраим, упершись в колени, согнулся пополам, его вырвало на камни. Тело вибрировало, словно камертон, по которому ударили изо всех сил. Некоторое время он так и стоял, тяжело дыша, затем выпрямился, вытер губы и произнес, глядя на остальных:
– Даже не знаю. Я не знаю, что теперь делать.
Он замолк и посмотрел на костяшки пальцев. С какой-то одержимостью потер их, и по запястью снова потекла кровь.
– Это нормально… – заговорил Ньютон.
– Это
– Мы должны держаться подальше от хижины, – произнес Макс. – И делать, как сказал Ньют. Добыть еды. Сделать плот или что-то вроде того. Найти способ вернуться домой.
– А ты уверен, что мы сможем вернуться? – крикнул Шелли с пляжа.
Он сидел на корточках, помешивая воду палкой. Прижал ее кончиком жирное тельце морского слизня. Медленно надавливал, пока слизень не лопнул, будто наполненный соплями шарик для ванны.
Ребята не видели, что он сделал. Да и какая разница? Одна половина Шелли – которая постепенно разрасталась – хотела сбросить маску, прятавшую его настоящее лицо. От такой возможности у него в животе образовался теплый комок.
– О чем ты, Шел? – спросил Эфраим.
Тот указал на приземистые силуэты на горизонте:
– Это не траулеры. И не рыбацкие лодки. Это
– И что?
– И то, сам подумай, Иф. Тот парень, который появился прошлой ночью. Что за
Руки Эфраима сжались в кулаки. По его штанам текла кровь.
– О чем ты, Шел?
– О том, что они могут и
– Заткнись, – велел ему Макс. – Это тупая фигня. Никто не станет удерживать на острове кучу детей, Шел. Наши родители не позволят. Они