Отряд мертвых

– Плохо дело, если ты можешь меня видеть, – сказал Джо. – Значит, тебе немного осталось.

– На что… он похож? – прохрипел Пит.

Джо нахмурился.

– Кто он?

– Ад.

В голове Джо стучал пульс, непрошеный и нежеланный.

– Откуда мне знать? Некоторые из нас помнят свои клятвы.

Пит рассмеялся, из разодранного рта сочились кровь и слизь.

– Ты… так помнишь?

– Я помню, что нашей работой было ловить преступников, а не становиться ими.

Пит улыбнулся остатками левой стороны лица.

– Так вот что… такое смерть? Мы забываем, кто мы? Может, это… не так уж плохо.

Джо чуял правду. Его охватил страх, древний ритм, который он не мог заглушить.

– Я пытался взять банду. Поэтому ты меня и убил.

– Я тебя… не убивал, – произнес Пит.

– Я пытался взять банду, – повторил Джо; словам не удавалось захватить цель.

– Ты… не брал… банду, – выдавил Пит. – Ты ею… заправлял.

Часть III

Челом к спине повернут и беззвучен,

Он, пятясь задом, направлял свой шаг

И видеть прямо был навек отучен.

Данте Алигьери

«Божественная комедия»[11]

Глава 30

Мать Джо Лазаруса – не самая легкая работа, даже в лучшие времена. Грейс была готова первой признать это и последней извиниться за признание.

Дело не в том, что у мальчишки не хватало очарования – он был рожден с его избытком, с ранних лет собирая вокруг себя восторженных поклонников; его магнитное поле затягивало равно и молодых и старых. «Поверьте мне» – вот что было его фирменной фразой. «Встаньте в круг и просто поверьте мне, ребята». И ребята верили, за одним примечательным исключением.

Ее муж, достойный преподобный Билл Лазарус, всегда сомневался в мальчике. «Если ты достоин доверия, тебе не нужно просить, – говаривал он с настороженным недовольством во взгляде и нехваткой христианского милосердия в душе. – Просит только тот, кому не доверяют».

Билл всегда с подозрением наблюдал за сыном, словно ожидал застать его за заключением сделки с дьяволом, – а не застав, казалось, разочаровывался еще сильнее. Он не понимал сына, и поскольку не понимал, никогда по-настоящему не доверял, а следовательно, и не любил. Двое мужчин в жизни Грейс шли разными путями по одной дороге, иногда пересекаясь, но чаще соблюдая дистанцию. Джо флиртовал с неприятностями, но улыбками выбирался из них; преподобный заключил сердитый мир с фактом, что эта заблудшая овца вряд ли когда-нибудь вернется в стадо.

Потом наступил день, когда оправдались худшие опасения ее мужа, и Грейс так и не смогла решить, хорошо это или плохо, что преподобный не был тому свидетелем. Из ящика для сбора пожертвований в церкви стали пропадать деньги. Не слишком много, но достаточно, чтобы общину всколыхнула рябь недоверия. Прошло какое-то время, прежде чем Грейс призналась себе, что это мог быть Джо. Муж подозревал подобное с самого начала – кражи начались именно тогда, когда Джо снова начал посещать церковь. Билл с недоверием отнесся к этому возрождению веры – но Грейс стойко защищала сына.

«Я не вор, – сказал бы он, если б она набралась храбрости прямо спросить его. – Я не вор, мама, поверь мне».

Она не доверяла ему, несмотря на все публичные утверждения обратного. Не в тот раз. Вместо этого она сознательно проговорилась, что на следующей неделе в воскресную службу будет сделано исключительно щедрое пожертвование, которое останется потом лежать в пустой церкви.

В первый день ничего. Во второй день ничего. Потом, на третий, сын попался в расставленную ловушку.

Когда она увидела, как Джо берет деньги – а он увидел ее, – их взгляды встретились. Шли секунды; ни один не моргал, не говорил, не шевелился. Когда Грейс оглядывалась на это мгновение, – а временами она только о нем и думала, – ей казалось, что именно тогда она провалилась как мать, поскольку не наказала его, не выругала, не стала увещевать, а только опустила голову.

«Я заткнула бутылку. По-другому не назвать, как ни крути. Вместо того чтобы встретить неприглядную правду о сыне и попытаться заставить его измениться, я замела ее под ковер, и с той минуты все изменилось. Я солгала мужу, не сказав ему правды, и солгала себе, не пойдя ей навстречу».

За неделю до смерти Грейс встретилась с Джо, чтобы дать ему напутствие, замаскировав это обычным кофе, взяла его за руки и посмотрела в глаза, будто зная, что на Почве ей осталось семь дней.

– Жизнь дается тебе легко, любимый; но жизнь не легка, она трудна. Все сто́ящее всегда трудно. Ты будешь принимать решения – развилки на дороге жизни, которые уведут тебя направо или налево. А легкая дорога… Она редко бывает правильной.

Джо даровал ей кивок, который говорил, что он не тупица, но она заявляет чертовски очевидные истины.

– Все будет хорошо, мам, – сказал он, подмигнув ей. – Поверь мне.

Грейс поверила, потому что так было легче.

Однако, как она ему и сказала, легкая дорога редко бывает верной, и путь по ней привел сюда, на замерзшие пустоши, пропитанные кровью.

* * *