Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу

Впервые он услышал этот бред, посетив выступление Альберта Эйнштейна в 1922 г. Когда Гейзенберг входил в зал, какой-то пикетчик сунул ему в руку красный листок – там теория Эйнштейна «разоблачалась» как мошенничество, раздутое еврейскими газетами. Гейзенберг не обратил на это особого внимания, подумав, что на научных форумах всегда найдется какой-нибудь псих, но затем Эйнштейн отменил лекцию, сославшись на угрозы насилия. Позднее Гейзенберг обнаружил, что протестный пикет организовал немецкий физик и нобелевской лауреат Филипп Ленард. Вскоре после срыва лекции ободренный успехом Ленард стал активнее нападать на Эйнштейна в статьях и выступлениях, осуждая теорию относительности как заговор, организованный евреями и большевиками с целью подорвать старую, надежную «арийскую физику». В первую очередь Ленард и ему подобные возражали против абстрактного, исключительно математического подхода теории относительности, который они противопоставляли осязаемой, интуитивной физике времен своей молодости. Эти нападки обескуражили Гейзенберга.

К несчастью для себя, в последующие годы он все больше подрывал старую, надежную «арийскую физику», прежде всего публикацией в 1927 г. своей работы о принципе неопределенности. Больше, чем любая другая идея, принцип неопределенности ознаменовал разрыв между классической физикой, которую обожал Ленард, и квантовой механикой, которая стремительно теснила ее. В результате, хоть Гейзенберг и был чистокровным немцем, Ленард и другие «арийские физики» смотрели на него косо и сердито ворчали при каждой встрече.

Интересно, что в равной степени жизнерадостный и наивный Гейзенберг не замечал их явной враждебности. Тем сильнее он был ошеломлен в январе 1936 г., когда другой лауреат Нобелевской премии, Йоханнес Штарк, нанес по нему удар во время газетной кампании против «еврейской физики». В феврале в своем выступлении Штарк снова набросился на Гейзенберга, назвав его духовным родственником «этого еврея Эйнштейна». Вскоре после этого государственный научно-исследовательский институт отказался от обещания назначить Гейзенберга на руководящий пост. Потрясенный Гейзенберг написал на статью Штарка ответ, но каким-то образом смог убедить себя, что в немецкой науке все в порядке.

От этой благостной надежды не осталось и следа в июле 1937 года – года, столь болезненного для Гейзенберга, сколь и для Гаудсмита. Вернувшись домой в Мюнхен после поездки, он получил от друга предупреждение о новой статье Штарка в газете Das Schwarze Korps («Черный корпус») – официальном издании СС. Статья называлась «Белые евреи в науке». В этом опусе на целую страницу, изобилующем грамматическими ошибками, перефразировались старые доводы о декадентской «еврейской физике», а затем шло кое-что новенькое и отвратительное. Как будто недостаточно нам было мерзких евреев, так теперь у нас появились арийцы, которые ведут себя как евреи, возмущался Штарк. «В просторечии, – писал он, – такую заразу называют "белый еврей"». Далее Штарк уже прямо указал на Гейзенберга, обрушившись на него за то, что тот укрывает евреев и иностранцев в своем институте, не говоря уже об отказе присоединиться к другим лауреатам Нобелевской премии и заявить о поддержке Führer. Читая все это, Гейзенберг опустился на стул, не веря своим глазам. Статья заканчивалась резким, как выстрел, выводом: «Эти представители иудаизма в немецкой духовной жизни… должны быть уничтожены, как и сами евреи».

Наконец-то вынужденный действовать – он не мог стерпеть посягательств на свою научную честь, – Гейзенберг обратил на статью внимание главы СС Генриха Гиммлера. Отец Гиммлера и дед Гейзенберга знали друг друга, будучи коллегами-преподавателями в Мюнхене. Они также были членами одного туристического клуба, а матери Гиммлера и Гейзенберга со временем подружились. Итак, в конце июля 1937 г. госпожа Гейзенберг нанесла визит госпоже Гиммлер и передала письмо, которое ее сын написал в свою защиту. Госпожа Гиммлер не хотела беспокоить своего маленького Генриха по рабочему вопросу, но госпожа Гейзенберг уговорила ее. «О, мы, матери, ничего не понимаем в политике, – со смехом сказала она. – Но мы знаем, что должны заботиться о наших мальчиках. Вот почему я пришла к вам». Это убедило госпожу Гиммлер, и она согласилась передать письмо.

Гиммлер ответил только через несколько месяцев. Сам не обремененный нравственными устоями, он предположил, что Гейзенберг просто ищет для себя более выгодное место, и попытался подкупить его, предложив профессорскую кафедру в Вене. К удивлению Гиммлера, Гейзенберг отказался. Он настаивал, что в немецкой физике что-то прогнило и кто-то должен отстаивать истину. Гиммлер пожал плечами: ученые такие чудаки – и согласился начать расследование.