Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу

Все напряжение той душной летней недели в Анн-Арборе достигло кульминации во время жаркого обмена мнениями на одной вечеринке. Магистрант, нанятый смешивать там напитки, впоследствии вспоминал, что споры велись на разные темы, «но главный вопрос состоял в том, может ли порядочный, честный ученый работать и сохранять свою преданность науке и самоуважение в стране, где были попраны все нормы порядочности и гуманизма».

В конце концов склонный к прямолинейности Гаудсмит задал вопрос в лоб: «Учитывая все оскорбления, которым ты подвергался в печати, твое презрение к нацистским лидерам, Хрустальную ночь, политические тюрьмы и все остальное – почему бы не уехать из Германии?»

Гейзенберг колебался. Во время своего американского турне он слышал этот вопрос неоднократно – в Калифорнии, Индиане, Нью-Йорке, Чикаго. Недавно он даже получил негласные предложения о работе от Колумбийского, Принстонского и Чикагского университетов, а это означало, что он легко мог бы эмигрировать и оставить Германию. Но для него дело обстояло не так просто. «Кто-то должен остаться и защищать немецкую науку и немецкие ценности», – сказал он Гаудсмиту. Как лауреат Нобелевской премии и всемирно признанный ученый, он чувствовал, что обладает достаточным авторитетом, чтобы влиять на немецких политиков. Рано или поздно они обратятся к нему за советом по техническим вопросам, утверждал он, и, когда они это сделают, он приведет их в чувство.

Ферми едва не рассмеялся ему в лицо: «У этих людей нет принципов. Они убьют любого, кто представляет угрозу, убьют не задумываясь. У вас есть только то влияние, которое они позволяют вам иметь». Гейзенберг отказался в это верить. Кроме того, он все еще чувствовал ответственность за своих студентов в Мюнхене. «Если я брошу их сейчас, то почувствую себя предателем», – сказал он. И добавил: «Люди должны научиться предотвращать катастрофы, а не убегать от них».

Спор продолжался бесконечно, и чем дольше они спорили, тем больше волновался Гейзенберг. Дома, в Германии, нацисты обвиняли его в предательстве из-за защиты «еврейской физики». Теперь его порицали с другой стороны – обвиняли в неподобающей лояльности Рейху за отказ покинуть Германию. В глубине души Гейзенберг опасался, что, если он эмигрирует в США, американские власти вынудят его работать над созданием атомной бомбы для использования против Германии, против его народа, – а об этом он даже помыслить не мог.

Наконец кто-то снова спросил его, почему он просто не эмигрирует. На этот раз ответ был краток: «Я нужен Германии». Казалось, он воображал себя мессией.

В конце концов коллеги в тот вечер отстали от Гейзенберга, а вскоре закончилась и летняя школа. Но еще до ее окончания Гейзенберг и его старый друг Гаудсмит отложили на несколько минут свои разногласия и, сознавая, что могут больше никогда не увидеться, сфотографировались перед домом Гаудсмита. Каждый сделал хорошую мину и улыбнулся.

По дороге домой Гейзенберг в какой-то момент понял, что был единственным, кто возвращался в Германию, единственным, кто вообще хотел туда вернуться. Им овладело чувство невероятного одиночества. Поэтому, приехав, он поставил фотографию с Гаудсмитом на рабочий стол – в память о последних теплых летних днях перед неотвратимой осенью.

Глава 7 Банзай Берг!

В 1933 г. команда Washington Senators дошла до Мировой серии по бейсболу[9], и, хотя «профессор» Мо Берг ни разу не вышел на поле, он был всем доволен, наблюдая за игрой из загона для питчеров и болтая с товарищами по команде и журналистами.

Более памятной, чем та Мировая серия, оказалась для Берга новая поездка в Японию в ноябре 1934 г., на этот раз в составе команды звезд Главной лиги. Трудно сказать, как тип вроде Берга туда попал (в команду под началом Конни Мака вошли такие легенды, как Бейб Рут, Лу Гериг, Лефти Гомес и Джимми Фокс), но товарищам нравилось его присутствие. Нравился он и японцам, которые были без ума от бейсбола и с восторгом вспоминали его семинары, проведенные двумя годами ранее. Как сообщалось, по прибытии в Токио игроков встречали 100 000 человек, и Берга приветствовали наравне с остальными. «Банзай Бейб Рут! – ревела толпа. – Банзай великий Гериг! Банзай кетчер Берг, лингвист!» Берг поздоровался с кем-то на японском, что озадачило Рута. При отплытии в Японию двумя неделями ранее он спросил Берга, говорит ли тот по-японски; Берг заявил, что нет. «Как же так?» – спросил теперь Рут. Берг пожал плечами: «Так то было две недели назад».