Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

— И я не помню. — Пожав плечами, Прохор вдруг приложил палец к губам, прислушался, и на пухлых губах его зажглась, засияла радостная улыбка, словно бы осветившая грубое лицо молотобойца. На щеках кулачного бойца заиграли ямочки, взгляд стал такой наивный, детский, что Митрий, посмотрев на него, фыркнул и засмеялся. В общем-то было чему радоваться — из-за лесочка выплывал, приближался звонкий девичий голос:

Уж как стал наш воробышек порхати,
Порхати, порхати, порхати…

И вот наконец из-за кустов на лугу показалась Василиска. Завидев ребят, замахала руками, припустила бегом, так, что распущенные волосы ее забились по спине водопадом, падая темной болотной водицей на старое сермяжное платье.

— Милые вы мои, — подбежав, девушка обняла сразу двоих, — други! Прошенька, а ты-то как здесь?

— Да так… — отмахнулся молотобоец. — Проходил вот мимо, гляжу — Митька. Ты лучше скажи — как ты?

— А эти? — Василиска вдруг напряглась. — Обозники. Уехали?

— Уехали. Станут они по лесам за нами таскаться, чай, и другие дела имеются. Где пряталась-то, в лесу?

— В орешнике. — Девушка улыбнулась. — Поначалу у реки ждала, будто русалка. Потом шум какой-то почудился — вроде как бежал кто-то. Вот и я долго не думала, в лес подалась, затаилась. Вас как услыхала, обрадовалась.

— Да, уж мы старались, — горделиво приосанился Митрий. — Выводили громко, как певчие в Преображенской церкви.

— Да уж, — Василиска кивнула. — Ничего не скажешь, орали премерзко — далеко слыхать.

Оба «певца» переглянулись и дружно расхохотались, после чего Митрий пристально посмотрел на дружка:

— Так ты, Проша, выходит, проводить нас пришел?

— Да нет, други, не проводить, — со вздохом отозвался Прохор. — С вами теперь пойду.

— Вот славно как! — обрадованно воскликнула Василиска и от избытка чувств чмокнула парня в щеку. Тот покраснел, сконфузился, но было видно, что поцелуй сей ему дюже приятен.

Митька тоже обрадовался и, задумчиво покачав головой, предложил пробираться к броду.

— А по пути ты бы, Проша, рассказал нам, что да как. Чай, мы тебе не чужие.

Молотобоец снова вздохнул, еще тяжелее прежнего, повел плечом, словно примериваясь для удара, и, с шумом выдохнув, с какой-то обреченностью махнул рукой:

— Так и быть, слушайте. Кому и рассказать, как не вам?

Выслушав Прохора, Василиска ахнула, а Митрий поскреб заросший затылок и нараспев протянул:

— Ну и дела-а-а…

Однако тут же взял себя в руки и продолжил уже самым деловым тоном:

— Значит, таможенный монах Ефимий убит при твоем содействии. Не вздыхай, ты ведь ничего не ведал! А вот хозяин твой, Платон Акимыч, похоже, тот еще змей. Ты, Прохор, думал — кого-то просто-напросто проучить придется, а вишь — дело до убийства дошло. Видать, поджидали Ефимия на бережку, у омута, куда ты его сверзил. Так?

— Ну да, — шепотом согласился Проша. — Так.

Он виновато шмыгнул носом.

— А перед этим, если я правильно понял, хозяин твой упоминал московского купца, дескать, что-то он для него должен сделать… — Митрий задумчиво намотал на палец свой длинный темно-русый локон.

Прохор кивнул, и Митька неожиданно улыбнулся:

— Тогда тут, выходит, прямая связь — между московским гостем и убийством таможенника. Я, кстати, как раз в тот день и видел, как купчина шептался с Ефимией, видно, подговаривал на какое-нибудь темное дельце. Но, — отрок важно поднял вверх указательный палец, — таможенный монах Ефимий — человек ответственный, честный и неподкупный, о чем все хорошо знают. А из этого следует что?

— Что?! — хором поинтересовались Прохор и Василиска.

— А то, что московит ни о чем с Ефимием не договорился и решил его убрать. Видать, слишком много наговорил такого, после чего ну никак не можно было оставлять чернеца в живых. И тогда выходит, что заказал убийство московский торговый гость Акинфий, а исполнил заказ твой хозяин, известнейший на посаде человек, владелец кузниц Платон Акимыч Узкоглазов! Вопрос: зачем ему это было надо? Я имею в виду Узкоглазова. Что за дела у них с московским купцом? Почему московит имел на Узкоглазова такое влияние, что заставил пойти на убийство?

— Н-не знаю… — растерянно протянул Прохор.

Митька кивнул:

— Правильно, не знаешь. И никто пока не знает, исключая московского гостя и твоего дорогого хозяина. Кстати, и убийство какое-то странное. Ты точно видел, как монах выплыл?

— Вот те крест! — Прохор истово перекрестился. — Христом-Богом клянусь и заступницей нашей, Пресвятой девой Богородицей Тихвинской! Да ведь и бил я не сильно — как бы не выплыть?

— Угу… — Митрий задумался, но ненадолго. Усмехнулся нерадостно, молвил: — Ежели все, как ты говоришь, Проша…

— Так! Так!

— …то, выходит, твой хозяин тебе не очень-то доверял! Еще и других людишек послал — они чернеца-то внизу, на реке, поджидали. Как вылез монах из воды — треснули по башке каменюкой… Н‑да-а… Жаль Ефимия, хороший человек был. И тебя, Прошка, жаль.

— Меня-то чего? — обиженно прогудел Прохор.

— Да пойми, ведь Платон Узкоглазов тебя со свету сжить хочет! — вступила в разговор Василиска. — За убийство чернеца знаешь что бывает?