Отряд: Разбойный приказ. Грамота самозванца. Московский упырь

И в испуге отпрянул! Прямо на него ринулся из сундука огромный оборотень — ошкуй.

Оп! Оборотень всего лишь раз махнул рукой — и Овдеев, получив хороший удар в скулу, впечатался в стену и медленно съехал на пол.

— Э, — заерзал Иван. — Ты его там не того, Проша?

— Не! — Прохор снял тщательно выделанную из медвежьей головы шапку и наклонился к Овдееву. — Обычный удар. Сейчас очухается.

Ошкуй пришел в себя гораздо быстрее, нежели планировали приятели. Пока Прохор развязывал Ивана, Овдеев поднял голову и криком позвал приставов.

Два выстрела грохнули разом, один за другим… Прохор сжал кулаки — и Ошкуй дернулся в сторону, к печке.

Скрипнула дверь, и на пороге показался Митрий с парой дымящихся пистолетов в обеих руках.

— В сенях дожидались, с пищалями, — усмехнувшись, пояснил юноша. — Хорошо, свечки жгли — не промазал.

— Да уж, вижу, что…

В этот момент Овдеев вдруг прыгнул к окну и, выбив всем телом свинцовую раму, выпрыгнул из горницы прочь…

— За ним! — бросаясь следом, громко закричал Митька. — Уйдет ведь… Уйдет…

За окном грянул вдруг взрыв огромной силы, такой, что Митьку отбросило от окна, а дом затрясся, словно вот-вот развалится. Впрочем, толстые бревна выдержали взрывную волну, пусть и со скрипом, а вот во дворе, похоже, разверзся ад — с такой силою рвалось к небу злое желто-красное пламя.

— Бежим! — подхватив Митьку, парни бросились прочь из избы. И вовремя — огонь уже перекинулся на крышу.

На дворе усадьбы огромным костром пылали развалившиеся постройки, перевернутые взрывом сани, солома…

— Осмелюсь доложить, — выскочил неизвестно откуда чумазый и улыбающийся Галдяй. — Ваш приказ выполнен — сигнал людям князя Михайлы подан!

— Сигнал? — схватившись за голову, Иван застонал, не зная, плакать или смеяться.

— Ну да, сигнал, — заулыбался подьячий. — Как и наказано было — сразу после выстрелов поджечь пороховое зелье. Я и поджег.

— Ну, молодец, — нервно хохотнул Иван. — Тебе сколько зелья приказано было в заряд заложить? Фунт?

— Не-а. — Галдяй тряхнул головой. — Не фунт, а пуд! Ну, разве ж с фунта хороший взрыв выйдет?!

— Так ты что ж, Галдяй, — затрясся от смеха Прохор, — пуд зелья в сигнальный заряд заложил?

— Не, не пуд. Для верности — полтора шарахнул. Уж точно услышат…

— Да уж. — Митрий оглянулся на пылающую усадьбу. — Услышат. Смотри, как бы не оглохли!

Галдяй опасливо отстранился от пламени и прислушался:

— Ну вот! Я же говорил, услышат! Эвон, копыта по насту стучат — едут.

И в самом деле, на улице слышался стук копыт и крики. Миг — и во двор усадьбы ворвались всадники — рейтары во главе с князем Михайлой Скопиным-Шуйским. На молодом князе была меховая шапка и епанча из красной блестящей ткани, а рядом с ним, верхом на белом коне гарцевал сам государь Дмитрий Иванович.

— А, опять вы, — ухмыльнулся он, увидев Ивана с приятелями. — Может, объясните мне, что тут вообще происходит?

— Ошкуя ловим, великий государь, — поклонившись, доложил Иван и кивнул на лежавшее в снегу тело. — Вот он!

— Овдеев?! — подойдя ближе, ахнул царь. — И что, имеются доказательства?

— Самые серьезнейшие, государь.

— Представите завтра, — коротко приказал царь и вдруг, хитро посмотрев на Ивана, молвил, уже заворачивая лошадь к воротам: — Кажется, я кому-то обещал боярство?

Дмитрий и свита уехали, парни вместе с князем Михайлой тоже отправились к себе на Большую Ордынку, а на дворе горящей усадьбы, как всегда, осталась лишь пожарная четь Никифора Онисимова. Осталась и, оттащив в сторону труп Ошкуя, занялась привычным делом.

На усадьбе ребят встретил молодой кулачник Анемподист с друзьями.

— Ну что? — въезжая в ворота, взглянул на них Прохор.

— С первого удара! — Анемподист радостно подул на кулак. — Там, в амбаре, до сих пор и валяется…

— Жив хоть?

— Да жив… Эвон, волокут парни…

Парни волокли под мышки обмякшего стряпчего Ондрюшку Хвата.

— Ну, вот и славно, — вбегая по лестнице на крыльцо, улыбнулся Иван. — Теперь бы еще Василиска…

И едва не столкнулся в дверях с Оленой.

— Ну что? Вылечила?

— А и не надо супружницу твою лечить, — улыбнулась вдруг ворожея. — И голова кружится, и есть не хочется, и тошнит, и все тело ломит… С женщинами такое бывает.

— Что-что?

— Да ничего. Ребеночек у вас скоро будет, вот что!

Иван как стоял, так и сел прямо на ступеньку лестницы. Услыхав новость, во дворе радостно завопили Прохор и Митрий. Захлопотали, прося гостей в дом, слуги, и Иван, наконец поднявшись, вбежал в покои жены, обнял…

Василиска счастливо вздохнула.

А где-то далеко, на Чертольской, никому не нужный, валялся в снегу остывший труп Овдеева-Ошкуя, «борца» за справедливость и гнусного упыря. И никому не было до него никакого дела, никто не ходил рядом, не показывал пальцем, не кричал, в страхе пряча глаза, — вот он!

И слава Богу!