Отрицание

— Да-да, Алла Никитична, мы как раз завершили. Спасибо за помощь. Больше уже не буду беспокоить ни вас, ни вашего ученика. Беседу мы провели, все вопросы разрешили, требования инструкции выполнили.

Я беру сумку, набрасываю её на плечо и двигаю к выхожу из класса. Куда теперь-то? Где расписание найти? Блин.

— Егор, — окликает меня училка. — У вашего класса сейчас здесь урок будет, так что можешь не выходить.

В дверь начинают заглядывать. Вроде наши.

— Ребята, погодите, — говорит Алла Никитична.

Когда дверь за капитаном закрывается, она обращается ко мне:

— Егор, Анатолий Семёнович мне рассказал, что у тебя случилось. Я знаю, ты был молодцом и повёл себя, как мужчина. Надеюсь, твой папа скоро поправится. Если тебе что-то понадобится, какая-то поддержка или помощь, ты можешь всегда ко мне обращаться. Я обязательно сегодня поговорю с твоей мамой. Как она держится?

Я пожимаю плечами.

В дверь заглядывает мой художественно одарённый сосед. Учительница делает ему знак заходить и за ним в класс врывается целая толпа, застревая в дверях.

Ко мне подходит сначала Рыбкина, а потом и оба Серёги.

— Ширяев нажаловался? — спрашивает Рыбкина.

— Нет, это по старым делам. Да там ничего, просто формальности.

В этот момент в класс заходит Ширяев и его подручные. Увидев меня, червь, тот что складывался пополам, салютует мне приложив ко лбу два пальца.

— О, босс! — говорит он со смехом, но в этом нет ни насмешки, ни злобы.

— Наташ, — шепчу я, наклоняясь к ней, — а Ширяева как зовут?

Она удивлённо смотрит на меня.

— Не помнишь что ли?

Я пожимаю плечами.

— Юра, — тихонько отвечает она.

Я киваю.

— А я с Серёгой сижу или с тобой?

— С Серёгой, — говорит она и чуть краснеет.

Я улыбаюсь, залюбовавшись её смущением. Поймав смеющийся взгляд, она шутя хлопает ладошкой меня по плечу.

— Разыграл! А я и поверила, — смешно хмурится она.

— Нет, не разыграл, правда не помню, — говорю я и подмигиваю. — Наташа, ты, пожалуйста, никому не рассказывай об утреннем инциденте.

— А почему? — удивляется она.

— Что, рассказала уже?

— Н-е-е-т, — машет она головой.

— Вот и молодец. И не надо, ладно?

Я подхожу к Ширяю и он едва заметно напрягается.

— Юр, — говорю я тихонько, чтобы никто посторонний не слышал. — Я про утреннюю стычку никому говорить не буду, и Наташка не скажет. Ты своих предупреди, чтоб тоже языками не чесали. Зачем? Это ж дело наше и никого не касается. Так ведь?

Он смотрит на меня, и, надеюсь, понимает, что я о его же авторитете забочусь. Потом он с серьёзным видом кивает и протягивает мне руку. Это рукопожатие можно считать знаком примирения. Вот и хорошо. Я, честно говоря, совсем не горю желанием множить количество врагов. Приятельство и даже нейтралитет, по моему мнению, гораздо лучше.

Перемена пролетает быстро, и начинается урок. С историей, вроде, сложностей не возникает. Потом идут химия, алгебра, литература и английский с немецким. У меня, к счастью, английский. Если бы оказался в немецкой группе, получился бы полный ахтунг. Кроме «Гитлер капут» и парочки подобных фраз, я по-немецки ничего не знаю.

С непривычки нагрузочка приличная. Голова трещит, спасу нет. Надо признать, шесть уроков — это не так уж мало.

— Егор, ну чего? — спрашивает Серёга.

— В смысле?

— Чё в смысле, ты идёшь или нет? — злится он.

— Блин, куда идёшь-то?

— Ты заколебал. Ко мне идёшь? Мы же договаривались! Забыл что ли? Пацаны придут, музон послушаем, в «Монополию» поиграем. Витька доллары нарисовал, он тебе не показывал? Прям классные получились.

— А откуда «Монополия»?

— Нет, ты смеёшься что ли? Я ж сто раз говорил откуда. Миха с друзьями нарисовал.

— А-а-а… Да… Ты извини, я про своё немного задумался. Слушай, мне же на работу.

— Чё, — недоумевает он, — ты типа всегда теперь после школы пахать будешь?

— Ну блин, Серый. Надо же мне деньгу ковать, как ты думаешь…

— Вот тебе и блин, — скисает он. — Ладно, ясно всё с тобой, всю масть нам сбил. Думал побалдеем сегодня…

— Ну прости, я ж не могу на работу забить просто так.

— Да ясно-ясно.

— Егор, ну ты идёшь? — спрашивает Наташка. — Я тогда пошла, не буду тебя ждать. Здравствуйте, Андрей Михайлович.

— Здравствуй, — отвечает высокий, сухой, достаточно молодой мужчина в очках.

Он останавливается и внимательно осматривает меня. А я его. Волнистые волосы и безысходность в глазах.

— Брагин. Что с твоей головой? Ну-ка повернись. Ты чего натворил-то? С ума что ли сошёл?

— Несчастный случай, Андрей Михайлович, — пожимаю я плечами, не представляя, кто он такой.

— И что мы теперь будем делать? — спрашивает он.

— Выздоравливать, восстанавливаться, — улыбаюсь я, — соблюдать режим, ну, и всё такое. Наблюдаться у врача, дыхательной гимнастикой заниматься.

— Это, как раз, меня не касается. Я говорю про открытое комсомольское собрание. Городское. Ты помнишь вообще-то? Мы же списки уже подали.

— Андрей Михайлович, вообще-то у меня посттравматическая амнезия, я даже имя иногда своё забываю.

— Ничего, вспомнишь. Вот с головой твоей что делать? Это же стыд какой. Ладно, иди в Комсомольскую комнату, сейчас на комитете обсудим эту проблему. Через пять минут начинаем.