Отрицание ночи

Я тогда делила квартиру с подружкой, в двух шагах от Люсиль, и после нескольких месяцев мучительных сомнений вновь взялась за учебу. Мало-помалу я училась сдерживать себя, сбавлять скорость, снимать головокружение, примиряться со своей проницаемостью и подверженностью влияниям внешних факторов. Я старалась приручить жажду жизни, которая меня чуть не погубила.

Люсиль вела себя с нами хорошо, внимательно, предупредительно, она готовила еду, изобретала новые рецепты, каждую неделю баловала меня любимыми сладостями.

После занятий я проходила по улице Предпринимателей, чтобы встретиться с мамой и сестрой и отправиться на чай, на ужин, в кино. Постепенно связь между матерью и дочками восстанавливалась, делалась зримой. Мы рассказывали друг другу новости, Люсиль говорила меньше нас и очень сдержанно. По воскресеньям мы ходили в кино в «Богренель» или в «Кинопанораму», весной мы под первыми лучами солнца валялись на лужайках в сквере Сен-Ламбер или сидели на скамейках в парке Жорж Брассенс. И летом, и зимой мы гуляли часами.

Люсиль всегда любила гулять по Парижу, осматривать разные кварталы, останавливаться в кафешках, чтобы выпить стакан соку или чашку горячего шоколада, а потом снова пуститься в дорогу, идти вперед, все дальше и дальше, практически пьянея от усталости. Мы с Манон избороздилитысячи дорог благодаря Люсиль и с ней за компанию.

Я помню тихое время, но даже в лучшую пору глаза Люсиль могли засиять и внезапно потухнуть – из-за плохой погоды, из-за дождя, из-за неловко сказанного слова. И тогда Люсиль замыкалась в себе или злилась. Мы знали, насколько нестабильно ее состояние, насколько оно зависит от дозы лекарства, насколько хрупкий мир у нас перед глазами. Однако Люсиль по-своему боролась, по-своему присутствовала в нашей жизни, не вмешиваясь в нее, но ценя ее. Период затишья позволял нам собраться с силами.

Тем не менее два шага вперед – один назад, и новой вспышкой боли и чувства вины Люсиль вдребезги разбила мечту о нашей нормальной семейной жизни «после грозы».

Люсиль снова стала пить.

Манон это поняла, вернувшись после каникул. Когда Манон попыталась поставить вопрос ребром, Люсиль справедливо заявила, что ей сорок лет, у нее нет друзей, нет любовников, на работе она подыхает от скуки, а потому имеет право так или иначе сбегать от реальности. Люсиль от нас ничего не скрывала – напротив, провоцировала, как только могла: откупоривала бутылки пива у нас на глазах одну за другой и приклеивала в туалете вырезку из газеты о вреде снотворного рогипнола, если его смешивать с алкоголем. Рогипнол мама принимала много лет. Сперва мамино поведение казалось мне криком о помощи – она будто не хотела от нас отдаляться, смотреть, как мы взрослеем вдали от нее, пыталась привлечь к себе внимание. В течение нескольких недель Манон держала меня в курсе того, как меняется мамино поведение. Люсиль хитрила, «играла в загадки», вновь от нас ускользала. Люсиль воображала, что окружающие ее люди строят против нее страшные заговоры, смеются над ней, хотят ее обокрасть и убить. Мама даже несколько раз утверждала, будто на кухне кто-то постоянно включает газ. Затем обвинила Манон в употреблении наркотиков, выгнала из дому и отправила к Габриелю.

По экономическим причинам издательство сократило штат сотрудников, и Люсиль вылетела вместе с другими семнадцатью служащими. Тоска заливала маме глаза.

В состоянии крайней болезненной возбужденности, агрессивная и мрачная Люсиль множила легенды о своей личной жизни, выдумывала, будто ходит на свидания и участвует в неких загадочных проектах, о которых нельзя сболтнуть лишнего, но которые вскоре позволят ей выехать из квартиры и осыпать родственников дорогостоящими подарками. Спустя несколько дней Люсиль решила подарить все свое имущество (мебель, одежду, технику) благотворительной организации «Emmaüs». Да, Люсиль была по уши в дерьме. От ее подруги мы узнали, что Люсиль собиралась ограбить Музей романтической жизни и присвоить себе драгоценности Жорж Санд. Мама отказалась встретиться с Лианой, которая регулярно ее навещала, и послала подальше всех, кто хотел помочь.

Люсиль исчезла из поля зрения – я никак не могла с ней связаться. Наконец, она назначила мне встречу в «Кафе дю Коммерс», где объяснила, что отныне контролирует все электронные базы издательства «Арман Колен», то есть отныне ей достаточно нажать на кнопку, чтобы спровоцировать невероятные потрясающие события. Жизнь Люсиль превратилась в аппарат контроля над вселенной. Порой, конечно, система давала сбои, тогда Люсиль смотрела на мигающую панель и настраивала ее заново.

– И не о чем тут беспокоиться, ведь я прекратила пить таблетки, – призналась мама. – Так что это – не побочный эффект медикаментов.

Мама больше не могла существовать подобно овощу, она больше не хотела нейролептиков, она хотела проживатькаждый день.