Отрицание отрицания

— Если одним словом, то — разруха, анархия… Люди разбегутся… Черт-те что начнется. Ведь в чем тут дело? Они же за десять лет привыкли, что из города им не выйти, что это — тюрьма, только большая. Ты вспомни, как это начиналось тогда, лет тринадцать назад. В стране — глубокий кризис… разруха… спекуляция… по ночам какие-то перестрелки… разбой… убийства… Правительство было вынуждено ввести комендантский час во всех крупных городах. Потом закон о временном запрете митингов и демонстраций, об ограничении свободы передвижения… Обуздали прессу… И тут началось! Милиция не справлялась, армия начала наводить порядок — она как раз на профессиональную основу переходила… Заключенных стало столько, что останавливались заводы и фабрики, некому было работать…

— Знаю я это все, — сказал я, — видел собственными глазами. Ведь я в то время как раз в армию и вернулся — командиром взвода был… Тогда деньги еще были, так нам за каждого доставленного премию платили…

— Вот, — сказал Ларист.

— Многие за то лето миллионерами стали, — продолжал я, — только к осени на эти бумажки ничего купить нельзя было… Тогда наш полк объявил забастовку — чтобы платили талонами… Приезжал генерал, разъяснил, что в стране экономический коллапс, некому работать — все или в концлагерях, или в армии…

— Вот, — повторил Ларист. — И тогда решили заключенных ввести на заводские территории, чтобы они там работали — уже голод начинался… И заводы стали концлагерями.

— А потом, — добавил я, — кто-то догадался, что легче вывезти из городов тех, кто не был осужден, а оставить там только зеков…

— Да, — сказал Ларист. — Из столицы всех осужденных убрали в города, а на их место привезли неосужденных — они до сих пор здесь живут. А города начали заселять спецконтингентом и их семьями. Потом армию вывели с улиц в пригороды…

— Экономия была бешеной, — продолжил я, — пришлось на треть сократить армию, в первую очередь, тех, кто был мобилизован по указу. Часть из них уехала в столицу, а большинство вернулось в города, к тем, кого они раньше охраняли…

— Верно. А теперь сам посуди, как быть? Весь наш народ за колючей проволокой под надежной охраной профессиональной армии. Этот чертов профессионализм! Военные готовы сами конфликты провоцировать, чтобы доказать свою пользу… Внешней угрозы у нас нет, на нас все уже плюнули — разбирайтесь, мол, сами… Стало быть, нужда в обороне чисто символическая, Вот подскажи-ка, друг, что тут делать?

— Ситуация из глупейших, — признал я.

— То-то и оно. Вот и приходится нам армию сокращать постепенно — по пять, десять процентов. А как сократим, там и города откроются… Там уже сейчас своя культура самоуправления образовалась — мы ее давим, а она поднимается, мы ее давим, а она крепнет…

— Зачем же давить? — удивился я.

— Так Народные Наместничества тогда зачем? — в свою очередь удивился президент. — Двоевластия нам не нужно…

— Застрелят они тебя, — сказал я.

— Кто?

И я не нашелся, что ответить, все так запуталось. Скорее всего, те и те…

После завтрака все и началось. Я уже говорил, что после ночи у Джины Ларист встает на час позже и до обеда ходит как потерянный. Естественно, все телефоны на это время у нас отключены, связи ни с кем практически нет. Все, как обычно по субботам, ничего удивительного.

Завтрак нам подали в десять — после того, как мы вернулись с водных процедур. Повар из армейской столовой по обыкновению при мне взял пробу со всех блюд и сидел в приемной, чтобы потом забрать посуду. Только он это сделал и ушел — после его ухода не прошло и получаса! — как в кабинет начали стучать. Громко так, нахально.

— Чего надо? — спросил я через дверь.

— Открывай, подлюка, а то стрелять начну! — послышался злой голос дежурного офицера.

Я обомлел. В приемную президента всегда назначали дежурных из самых преданных офицеров — тех, кого ожидало повышение. Этого капитана я хорошо знал — сколько раз резались в золку, вместе прошли огонь и воду последних месяцев. И вот тебе на — рвется с оружием в руках к президенту!

Дверь была бронированной, ее не взять и снарядом, но порохом запахло крепко. Я дал знак Ларисту, и он, сделавшись серьезным, стал искать ключ от сейфа, где лежал его личный автомат.

— А в чем дело? — громко спросил я, стараясь оттянуть время. — Тут никого нет…

Я уже не помню сейчас, о чем я тогда думал. Скорее всего, вспоминал количество боекомплекта. Один пистолет был у меня в руках, а в столике лежал другой. Боеприпасы же к ним, запасные, были в сейфе.

— Открывай …! — было добавлено нецензурное слово. — Тебе все равно живым не уйти. Дом окружен, за все, гад продажный, ответишь!

— Сейчас открою! — сказал я. — Одну секунду!

А сам на цыпочках подошел к окну и осторожно выглянул во двор. Действительно, там была чуть ли не вся рота охраны, и все солдаты, заняв позиции у клумб, за дверью гаража, за высоким бордюром, уставили свои автоматы на наш этаж.

— Ну что, Лихой, — обратился я к соратнику и президенту, — постреляем напоследок, тряхнем стариной… Мы действительно окружены.

Ларист вытаращил глаза. Ключ тотчас же нашелся, и он стал открывать сейф.