Отрицание смерти

Но я не хочу преувеличивать значение естественной жизнестойкости и внутренней опоры. Как мы увидим в Шестой Главе, даже необычайно любимый в детстве Фрейд всю свою жизнь страдал от фобий и от страха смерти¹⁶ ; и он полностью постиг мир в аспекте естественного ужаса. Я не верю, что страх смерти может отсутствовать, независимо от того, сколько жизненной силы и какой внутренний стержень есть у человека. Более того, если мы скажем, что эти силы делают подавление лёгким и естественным, мы выскажем только половину истины. На самом деле они получают свою силу от подавления. Психиатры утверждают, что страх смерти варьируется по интенсивности в зависимости от процесса развития, и я думаю: одна из важных причин этой изменчивости в том, что страх трансформируется в этом процессе. Если у ребёнка было очень благоприятное воспитание, это только помогает ему лучше всего скрывать свой страх смерти. В конце концов, подавление становится возможным благодаря естественному отождествлению ребёнка с силами его родителей. Если о нём хорошо заботились, тогда отождествление происходит легко и надёжно, и могущественная победа его родителей над смертью автоматически становится его собственной. Что может быть естественнее для избавления от страхов, чем жить за счёт делегированных сил? И что предвещает весь период взросления, как не отказ от своего жизненного проекта? Я буду говорить об этих идеях на протяжении всей книги и не хочу развивать их во вводном обсуждении. Мы увидим, что человек организует для себя управляемый мир: он бросается в это действие некритически, бездумно. Он поддаётся культурному программированию, которое разворачивает его в ту сторону, в которую нужно глядеть; он откусывает мир не целиком, как гигант, а маленькими перевариваемыми кусочками, как это делает бобёр. Он использует всевозможные техники, которые мы называем «защитными механизмами»: учится не выставлять себя напоказ, не выделяться; учится встраиваться во власть других, как конкретных людей, так и идей, и культурного господства; в результате он приходит к существованию в условиях воображаемой непогрешимости окружающего мира. Ему нечего бояться, когда его ноги прочно увязли, а его жизнь расписана по заготовленному сценарию. Всё, что ему нужно сделать, – окунуться в навязчивый ритуал «общепринятого уклада жизни», который он изучает еще ребёнком и в котором живёт позже со своего рода мрачной невозмутимостью – «странная сила жить моментом, игнорируя и забывая», – как сказал Джеймс. Это более глубокая причина, по которой крестьянин Монтеня не встревожен до самого конца, когда Ангел Смерти, который всегда сидел на его плече, расправляет свои крылья. Или, по крайней мере, до тех пор, пока он преждевременно не придет в немое осознание, как «Мужья» в прекрасном фильме Джона Кассаветиса. В такие моменты, когда возникает осознание, которое всегда было затушёвано неистовой заготовленной деятельностью, мы видим очистительное преобразование подавления, так что страх смерти проявляется для неё незамутнённым. Вот почему люди переживают психотические эпизоды¹⁷ (psychotic breaks), когда подавление больше не срабатывает, когда дальнейший импульс активности больше невозможен. Кроме того, крестьянский менталитет гораздо менее романтичен, чем мог бы представить нам Монтень. Невозмутимость крестьянина обычно берёт начало в образе жизни, в котором есть элементы настоящего безумия, который потому-то и защищает его: скрытый поток постоянной ненависти и горечи, выражающийся в междоусобицах, издевательствах, ссорах и семейных склоках, низменном менталитете, самоуничижении, суевериях, навязчивом контроле повседневной жизни, строгим авторитаризмом и так далее. Как гласит название недавнего эссе Джозефа Лопреато: «Хотели бы вы быть крестьянином?».

Мы также затронем ещё один значимый феномен, в котором сложный символ смерти преобразовывается и преодолевается человеком – веру в бессмертие, продление своего бытия в вечность. На этом этапе мы пока можем просто заключить, что существует множество способов, с помощью которых подавление успокаивает тревожное человеческое животное, так что для него больше нет необходимости волноваться.

Я думаю, что мы примирили две наши расходящиеся точки зрения по поводу страха смерти. Позиция «внешнего воздействия» и позиция «врождённости», обе – части одной картины; они естественным образом сливаются друг с другом; всё зависит от того, под каким углом вы смотрите на картину: со стороны маскировки и трансформации страха смерти или со стороны его кажущегося отсутствия. Я признаю с чувством научного беспокойства, что какой бы угол вы ни использовали, вы не постигнете истинного страха смерти; и потому я неохотно соглашаюсь с Чороном в том, что этот спор, вероятно, никогда не будет полностью окончен. Тем не менее, из него можно вывести важное заключение: существуют различные образы человека, из которых он может достать и выбрать [нужный ему].