Отрицание смерти

Но во всём этом есть амбивалентность, в которой - как и все мы - оказался Фрейд. Доверчиво раствориться в отце, или в его суррогате, или даже в Великом Отце на небесах - значит отказаться от проекта causa sui, попытке стать отцом самому себе. И если вы откажетесь от того факта, что ваша значимость принижена, ваша судьба больше не будет вам принадлежать; вы останетесь вечным ребёнком, прокладывающим свой путь в мире взрослых [ведь вы сами согласились, что не способны на большее]. И что это за мир [разве он взрослый и совершенный?], если вы способны привнести в него ещё что-то совершенно новое, всемирно-историческое и революционное? Вот почему Фрейду приходилось бороться с уступками - он рисковал вычеркнуть всю свою личность [поддавшись миру "взрослых"]. Он плёл свою собственную паутину [свой зрелый мир]; как он мог запутаться в чужой [мог ли он поддаться уже чужому сформированному "взрослому" миру]? Больше, чем кто-либо другой, Ранк понимал проблему простых смертных [их груз], которые прогибаются под [своими новыми революционными] гениальными работами [когда нужно сплести свою паутину]: где они могут получить поддержку для своих смелых и затмевающих [прежние видения "взрослых"] творений? Мы подробнее остановимся на взглядах Ранка в следующей главе; здесь же очевидно, что Фрейд решил продолжить свой проект causa sui, используя свою собственную работу и организацию - психоаналитическое движение - в качестве зеркала, чтобы отразить силу обратно на себя. Ранее мы говорили, что проект causa sui - это ложь, которая должна иметь негативные последствия; теперь мы можем понять, что эти последствия являются эмоциональными и должны всегда сопровождаться как искушением признать беспомощную зависимость, так и борьбой против этого признания. Человек живет с определённым количеством скрытой решимости*³³.

Эта точка зрения находит дальнейшее подтверждение в пятнадцатилетних отношениях Фрейда с Флиссом. Бром считает, что эти отношения были в эмоциональном плане более сильными, чем это признавал любой предыдущий биограф; и он цитирует собственные признания Фрейда, в его очень глубоких и «смутных» ощущениях по отношению к Флиссу. В таком случае это более чем совпадение, что несколькими годами ранее у Фрейда были симптомы в отношениях с Флиссом, подобные тем, которые он испытывал к Юнгу, - и в той же комнате того же отеля, что и на встрече 1912 года. В то, более раннее время, симптомы были не такими интенсивными, и они были направлены не на сильную, противостоящую фигуру, а на хворающего Флисса. Когда Фрейд проанализировал это, он сказал, что «в основе этого лежит какая-то часть неуправляемого гомосексуального чувства». Джонс сообщает, что Фрейд несколько раз отмечал «женскую сторону своей натуры» [52].

Несмотря на то, что честность самоанализа Фрейда была необычной, мы всё равно должны относиться к ней скептически. Любой мужчина может иметь специфические гомосексуальные побуждения, и Фрейд не должен быть исключением. Тем не менее, зная склонность Фрейда на протяжении всей жизни сводить смутные тревожные чувства к конкретным сексуальным мотивам, мы вправе предположить, что его "неуправляемые" побуждения с тем же успехом могли отражать амбивалентность потребности в зависимости. Сам Джонс честно усреднил проблему гомосексуализма в своей оценке личности Фрейда, и, я думаю, придал ей этим должный вес. Джонс говорит, что это было частью обратной стороны зависимости Фрейда, зависимости, которая сбила его с пути в некоторых отношениях, например, в его склонности переоценивать определённых людей - Брейера, особенно Флисса, а также Юнга. Джонс заходит так далеко, говоря, что эта сторона Фрейда возникла из-за «некоторого снижения уверенности в себе» [53]. Конечно, Фрейд ненавидел эту сторону своей натуры и приветствовал независимость, которую он обрел, когда часть его «гомосексуальной» зависимости была раскрыта как слабость, которой она и являлась. Он написал Ференци 6 октября 1910 года, что он преодолел пассивность, которую испытывал по отношению к Флиссу, и что у него больше нет необходимости полностью раскрывать свою личность:

После ситуации с Флиссом ... эта потребность была погашена. Часть гомосексуального катексиса³⁴ была извлечена и использована для увеличения моего эго [54].

Всё дело в эго; только оно даёт контроль над самим собой, способность иметь некую свободу действий и выбора, определить направление собственной судьбы, насколько это возможно.

Сегодня мы обычно рассматриваем гомосексуализм, как широкую проблему несоответствия, размытой идентичности, пассивности, беспомощности - в общем, неспособности занять сильную позицию по отношению к жизни. В этом смысле Джонс был прав, говоря об упадке самоуверенности во Фрейде, ведь он показал это как по отношению к сильной фигуре Юнга, так и больного Флисса. В обоих случаях речь идёт о собственной силе, которой угрожает дополнительное бремя.