Отрицание смерти

Неудивительно, что Фрейд окрестил перенос «универсальным феноменом человеческого разума», который «доминирует над каждым аспектом взаимоотношений человека с его окружением». [43] Также не удивительны мысли Ференци о «невротической страсти к переносу», «голодных до стимула аффектах невротиков». [44] Нам нужно говорить не только о невротиках, но и о голоде и страсти каждого к локализованному стимулу, который заменяет собой весь мир. Мы могли бы предположить: перенос доказывает, что каждый является невротиком, так как это универсальное искажение реальности путём этой искусственной фиксации. Из этого, конечно, следует, что чем меньше у эго человека собственной силы и чем больше в нём страха, тем сильнее выражается перенос. Это объясняет особую интенсивность переноса у шизофреников: полная и отчаянная концентрация ужаса и чуда в одном человеке, и самоуничижительная капитуляция перед этим человеком и тотальное ошеломленное гипнотическое поклонение ему. Только бы услышать его голос или прикоснуться к части его одежды, получить привилегию поцеловать или вылизать его ноги - это было бы истинным раем. Это совершенно логичная судьба для совершенно беспомощного человека: чем больше вы боитесь смерти и чем более опустошены, тем более вы населяете свой мир всемогущими фигурами отца, магическими спасителями. [45] Шизофренический перенос помогает нам понять, как естественным образом мы остаёмся привязанными к объекту даже в «нормальном» переносе: все силы по исцелению недугов жизни и болезней мира присутствует в объекте переноса. Как мы можем не быть очарованными?

Помните, мы говорили, что перенос на самом деле не доказывает «эротизм», как ранее думал Фрейд, а показывает определенную «правдивость» в отношении ужаса человеческого состояния. Радикальный случай переноса у шизофреника также помогает нам понять это утверждение. В конце концов, одна из причин того, что его мир настолько ужасен, заключается в том, что он видит его во многих отношениях без незатуманенным подавлением. И поэтому он видит и объект человеческого переноса во всем его благоговении и великолепии - об этом мы говорили в одной из первых глав. Человеческое лицо это в действительности грандиозное первородное чудо; оно естественным образом парализует своим великолепием, если вы обратитесь к нему как к чему-то фантастическому. Но зачастую мы подавляем эту чудотворность, чтобы функционировать невозмутимо и иметь возможность использовать лицо и тело для своих собственных повседневных нужд. Можно вспомнить, как будучи детьми мы встречали таких людей, с кем не смели заговорить или даже на кого взглянуть - вряд ли мы могли бы перенести такое восприятие в нашу взрослую жизнь, не нанеся себе серьёзного вреда. Но теперь мы можем также указать, что этот страх смотреть в лицо объекту переноса не обязательно является тем, чем считал его Фрейд: страхом перед пугающим первобытным отцом. Это, скорее, страх перед реальностью, перед интенсивным сосредоточением природного чуда и силы; страх быть потрясенным истиной вселенной в том виде, в каком она существует, поскольку вся эта истина сосредоточена в одном человеческом лице. Но Фрейд прав в отношении тиранических отцов: чем страшнее объект, тем сильнее перенос; чем больше могущественный объект воплощает в себе природную силу мира, тем страшнее он может быть на самом деле без какого-либо воображения с нашей стороны.

Перенос как страх смерти

Если страх жизни является одним из аспектов переноса, то сопутствующий ему страх всегда рядом. По мере того как подрастающий ребёнок осознаёт смерть, у него появляется двоякая причина укрыться за силами объекта переноса. Комплекс кастрации делает его тело объектом ужаса, и теперь на объекте переноса лежит ноша заброшенного проекта causa-sui. Ребёнок использует объект переноса, чтобы обеспечить собственное бессмертие. Что может быть более естественным? Я не могу воздержаться от цитирования другой небезызвестной цитаты Горького о Толстом, поскольку она так хорошо резюмирует этот аспект переноса: «Я не лишён этой земли, пока этот старик живет на ней». [46] Это исходит из всей глубины эмоций Горького; это не простое желание или утешительная мысль: это больше похоже на движущую веру в то, что тайна и нерушимость объекта переноса будут укрывать человека от всех бед, пока объект переноса продолжает жить.

Такое использование объекта переноса объясняет побуждение к обожествлению другого человека, постоянное возведение определенных избранных людей на пьедесталы, вложение в них дополнительных способностей: чем больше они имеют, тем больше на нас воздействует. Мы участвуем в их бессмертии и таким образом создаём бессмертных. [47] Как образно выразился Харрингтон: «Я произвожу куда более глубокое впечатление на Космос, если среди моих друзей есть знаменитый человек. Когда ковчег отчалит, я уже буду на нём» [48]. Человек всегда жаждет, как правильно выразился Ранк, материала для своего бессмертия. Группам это также необходимо, что объясняет постоянный голод до героев: