Отрочество 2

Котяра, чьё страдающее от натёртости в междуножии хитрованское лицо признано русскими волонтёрами за эталон достоинства, даже и бровью не пошевелив, держась в седле максимально недвижно, этаким утёсом. Проехали мимо соотечественников без лишних слов, не дав ни единым мускулом на лице понять, будто поняли их, или вообще слышали.

— Баасы! — белозубо улыбнулся нам упитанный кафр при конюшне Маркса, занимаясь лошадьми. По старой, московской ещё привычке, кинул ему мелкую монетку, отчего улыбка стала такой, што ещё чуть, и морда пополам!

— Ох-хо-хо, — простонал Котяра, слезая с мерина и выгибая ноги колесом. Поленился человек намазаться мазью после дневного перехода, вот и результат!

Помывшись и отобедав вместе с нашими гостеприимными хозяевами, Котяра решительно удалился в спальню, отказавшись в ближайшие дни выходить иначе, чем к столу или по нужде.

— Я этакой раскорякой намереваюсь отлежаться, — доложил он нам с постели, где лежал поверх брюхом, расставив голые ляжки самым бесстыдным образом, — только книжечку какую дай!

Получив искомое из библиотеки Берты Маркс, где на немецком (который только и разбирал Иван) были дамские романы и сочинения однофамильца наших хозяев, шулер завздыхал и заворочался, тасуя перед глазами книги, выбирая одну гаже другой. Оставив явно наугад какую-то, с яркой обложкой, где была изображена роза и кинжал, он открыл её с самым тоскливым видом.

— Ладно, — не выдержал я, — зайду нынче представиться к русскому военному атташе и миссию красного креста, спрошу чего-нибудь для тебя!

— Спаси Бог! — просиял Котяра.

Полковник Гурко, русский военный атташе у буров, занимал небольшой двухэтажный особнячок на окраине города, где на первом этаже была приёмная и канцелярия, а на втором — покои самого Гурко. От Берты Маркс мы уже знаем, што это крепкий мужчина среднего роста, с щегольской бородкой и усами, достаточно крепкий и весьма любезный.

Подъехав верхами, скинули поводья на коновязь и присоединились к ожидающим аудиенции. В этой пёстрой толпе были местные дельцы, одетые в штатское русские офицеры и добровольцы из гражданских вперемешку с вовсе уж непонятной публикой.

Одеты многие не по погоде, а по моде — весьма щеголевато, без учёта здешней жары и влажности, отчего потные лица, на которых осела красноватая вездесущая пыль, смотрятся достаточно жалко. Платки, коими протираются физиономии, совершеннейше уже угвазданы, а кожа лица растёрта до раздражения. Волосы под шляпами потные, по шеям струйки, одежда влажная, вид совершенно непрезентабельный.

— Панкратов Егор Кузьмич, репортёр, — представился я, а следом за мной и Санька.

— … наслышаны…

— … позвольте поинтересоваться…

— … не первый день…

Разом все навалились, и я ажно назад отшагнул. Вопросы, вопросы… оказаться «старожилами» для людей только прибывших, лестно и немножечко нервно. А ну как примет неверное решение, в коем обвинит потом меня? Есть же… публика!

Рассказывая о здешних реалиях, слышали подчас и вещи откровенно забавные.

… — полк бросил, — жаловался красивый поручик чуть не со слезами в голосе, — место полкового адъютанта! Ну ладно не при штабе… но дайте мне хоть роту!

С трудом держа улыбку, попытался объяснить, что знание устава и тактики европейских войн, с передвижением колоннами, это конечно, передовая мысль военной европейской науки! Но вот беда… буры, возьмись они придерживаться оной, быстро закончатся.

— Как же они воюют!? — деловито поинтересовался не столь нудливый товарищ поручика.

— Так… охотницки, — жму плечами, — я, господа, ни разочка не военный, и потому не могу судить о том профессионально. Но стрелки они отменные, умеют недурственно маскироваться на местности, и поразительно неприхотливы. Приедете в войска, всё увидите.

— Рядовым?! — возмутился поручик.

— Право… меня зовут не Крюгер и даже не Де Ла Рей! Не могу сказать.

Поручика оттёрли, и снова — вопросы — вопросы…

— Минуточку, господа! — прервал я их, — Прошу всех желающих встать рядом для группового портрета!

Сделал несколько фотографий, добился своего — сперва существенного потепления отношений, а затем и допуска вне очереди.

«— Всё ж репортёр, господа! Да ещё и пребывающий в Африке не одну неделю! Думается, атташе от такой аудиенции сумеет найти для себя немалый толк, а следовательно, и для всех нас!»

Полковник оказался деловит и любезен, показавшись человеком вполне дельным и компетентным. Впрочем… будем поглядеть! «Казаться» людей этой породы учат хорошо, а вот с делами по-всякому.

Несмотря на любезность, держался он достаточно сдержанно, с этаким… не то штобы холодком, а будто стенка между нами, не предполагающая сближения.

«— Пёс царский!» — вякнуло подсознание, когда я прощался с полковником.

Внизу — снова вопросы, уже додуманные и дополненные. Отвечаю, как могу — чаще просто рассказываю, к кому можно обратиться, куда пойти, как проехать…

— Егор!

— Дядя Фима! — трясём друг дружке руки и обнимаемся, прервав разговоры с добровольцами, — Мой тебе шалом!

Перескакиваем на идиш — машинально, без всяких задних.