Отрочество 2

- В Одессу? – оживился я, сразу вспомнив о Фире, тёте Песе и многочисленных приятелях и деловых партнёрах. Там-то небось ни одна полиция не достанет!

- Подальше, - хмыкнул дядя Гиляй понимающе, - и сильно. Соскучился? Дело молодое… Палестина, хм…

- Сергей Александрович, - подала голос Мария Ивановна, - председатель Императорского Православного Палестинского Общества, которое ведёт весьма деятельную политику на Святой Земле.

- Хм… - Владимир Алексеевич снова подёргал себя за ус, - Школы для беднейших слоёв населения, учительская семинария, обширный прозелитизм и благотворительность. Спасибо, Машенька, я это упустил из виду.

- Могут нагадить, - упавшим голосом констатировал я, - хотя бы по принципу ефрейторского зазора.

- Ну-ка? – оживился опекун, и я рассказал. Посмеялись, сбросив напряжение, но Палестина – увы, отпадает. Тамошняя первобытная простота нравов может здорово аукнуться: донесутся слухи о нелюбви Большого Белого Сахиба из Москвы, и – чик ножичком по горлу! С полным осознанием правоты и надеждой на Большую награду.

- В Европу… - опекун задумался, - аккредитации тебе не дадут, а вот в места с несколько более простыми нравами – пожалуй. Как тебе Африка?

- Здоровски! – выпалилось у меня, - Всегда хотел!

- А… я тоже, - решительно сказал Санька, весь напружинившись и приготовившись отстаивать своё право на Приключение, - Мне, как художнику, очень важно…

Он ажно задохнулся, не в силах подобрать слова, и только умоляюще переводил взгляд с меня на Владимира Алексеевича и Марию Ивановну, сразу же поджавшую губы. Я тут же закивал, и мы вдвоём принялись гипнотизировать опекунов.

Женщина быстро сдалась, и только вздохнула, махнув на нас рукой.

- Ну вот и решено, - усмехнулся Владимир Алексеевич, - Великобритания снова бряцает оружием, на сей раз в Южной Африке.

- Полагаю, - сказал он тоном умудрённого человека, - дальше нескольких стычек дело не зайдёт, а дальше либо быстрая аннексия, и у Британии появится новый доминион, либо – возобладает здравый смысл, и буры удовлетворят требования Великобритании, не доводя ситуацию до критической.

- Да Бог с ними! – отмахнулся я рукой, - Даже и без военных действий африканский антураж должен понравится читателям.

- Ага! – поддакнул Санька, - Я собираться! Жаль только, Мишку Федул Иваныч и дед точно не отпустят! А было б здоровски!

***

- Кажись, налево, - задумался Пономарёнок, чиркая спичками и пытаясь разглядеть в подземельях Хитровки условные метки.

- Потуши, дьявол! – рявкнула взлохмаченная голова, высунувшаяся из какой-то щели, - спать не дают!

Мишка отскочил с колотящимся сердцем, схватившись за подаренный братом револьвер. Выдохнув и несколько успокоившись, он устыдился своего испуга и решительно свернул налево...

… заблудившись самым решительным образом.

- Штоб я ещё раз, - бухтел он себе под нос, пробираясь впотьмах по подземелью, - да без Егорки сунулся сюда? Да ни в жисть!

Услышав поскуливание, Мишка решительно двинулся в тут сторону, здраво рассудив, что ни одна собака не станет по своей воле забираться глубоко по землю. И стало быть, либо она там с хозяином, либо недалече выход на поверхность.

Пару раз споткнувшись о валяющиеся под ногой булыганы, да вляпавшись ногой в кучу говна, неоспоримо свидетельствовавшего о близости жилья, подросток пошёл медленней.

- Терпи, - услыхал он чуть погодя чей-то пьяненький голос, - я кому сказал – терпи!

И снова этот щенячий скулёж, от которого заходится сердце. Шаг…

... эта картина навсегда осталась в памяти Мишки.

За небедным столом – с самоваром, водками, баранками и колбасой, пировали несколько нищих. Скулил же ребёнок, мальчик лет шести. Стоя у края стола, он с белым от ужаса лицом смотрел на своих мучителей, но даже и не пытался вырваться из цепких пальцев. Только тоска да обречённость запредельная во всей его покорной фигурке.

Кривой старик с пропитым лицом потянул его за руку, и открыл краник самовара, обваривая кипятком тонкую ручку.

- Терпи, - ханжеским тоном сказал он дрожащему всем телом ребёнку, скулящему от нестерпимой боли и ужаса, - Господь терпел, и нам велел!

Крепко вцепившись в ребёнка, старик раздувал широкие ноздри, будто впитывая страдания. На лице его появилось странное выражение…

- Лицо иму обвари, - пьяно сказал кривому старику один из калунов помоложе, - для жалостливости чтоб!

Мишка сам не понял, как выдернул револьвер. Выстрелы во влажном подземелье прозвучали глухо. Дёрнулись ноги одного из нищих, пытающегося спрятаться за большим сундуком, и Пономарёнок, оскалившись совершенно безумно, добил его выстрелом в голову.

Чувствуя опустошение в душе и какую-то глубинную правильность своих действий, он перезарядил револьвер, тяжко дыша в пропахшем сгоревшим порохом воздухе подземелья.

- Пошли, - Пономарёнок протянул руку ребёнку, - я отведу тебя домой.

- У… тот заколебался, но дал руку, - у меня нет дома, я сирота.

- Теперь есть, - кривовато улыбнулся Мишка.