Отрочество 2

- Просите, и дано будет вам, - отозвался Борис, - Ну?!

- Вот так просто?! – уставился на него друг.

… - вот так просто, - повторил Корнейчук растерянно, глядя с борта парохода на тающий в тумане Петербург.

Просто пойти в порт, и честно, от всей души – добровольцы, хотим попасть в Южную Африку, сбор в Марселе, готовы отработать проезд. Всё! Один отказ, второй… взяли.

- Не стой, Коля! – подбодрил его Житков, бодро надраивая медяшки, - Работа сама себя не сделает!

- Ищущий находит, - задумчиво сказал Корнейчук, и покосившись на маячившего вдали боцмана, взялся за работу. Никакой оплаты, условия жизни и труда совершенно скотские, а половина экипажа, согласно теории Ломброзо – каторжники, которые только чудом и попустительством закона пребывают пока на свободе.

Рожи! Уж на что в Одессе полно интернационального уголовного сброда, но и там – поискать. А здесь – полпарохода. Сброд!

Сойдя на берег в марсельском порту, они решительно направились в город, не теряя ни единой минуты в чадной грязи. Корнейчук хмыкал смущённо, косясь на матросский рундук, подаренный одним из таких… пребывающих. В груди его теснились самые высокие чувства.

« - Люди куда лучше, чем кажутся на первый взгляд, - возвышенно думал он, шлёпая по лужам прохудившимся ботинком и не замечая этого, - а просто – среда! Когда думаешь даже не о пропитании, а об элементарном выживании, поневоле озлобишься. А стоит только дать им возможность проявить свои лучшие человеческие качества…»

- Нам, Коля, в один из комитетов нужно, - прервал его размышления приземлённый Борис, и Корнейчук сразу ощутил промокшие ботинки, заругавшись про себя и на себя, - Добровольцы делятся на две категории – те, кто едет за свой счёт, и те, которые за чужой.

- На средства, собранные комитетами, - кивнул несколько уязвлённый Николай, который так же расспрашивал моряков и знал ничуть…

… ну, может и похуже, самокритично признал он. Расспрашивал он как бы не побольше Бориса, но как-то так выходило, что… всё больше не о том. Об интересном, а не о необходимом.

Благожелательное отношение моряков к добровольцам пробило его вечную застенчивость, и уже через день вёл он себя с ними, как с давно знакомыми и априори хорошими людьми. Да… интересные были разговоры, но чаще всё-таки – не о нужном.

- Среди добровольцев, - чуть усмехнувшись, продолжил хорошо знающий своего друга Житков, - много людей состоятельных, относящихся к этой войне как к спорту или охоте. Возможность пощекотать нервы, повесить на стену пробитый пулей шлем британского колонизатора и сфотографироваться на фоне подбитой пушки.

- Вторая группа, - Житков еле заметно усмехнулся, - всевозможная сволочь, всё больше из тех, кто хочет половить рыбку в мутной воде южноафриканской войны.

- Я так понимаю, - несколько нервно усмехнулся Николай, - нам во вторую?

- А куда деваться? – приподнял бровь Житков, усмехнувшись кривовато, и Корнейчук с холодком в груди понял, что его вечно невозмутимый друг, бравирующий жёсткой верхней губой… боится. И странным образом, это добавило ему… нет, не спокойствия и уверенности, а скорее – ответственности и взрослости. Разом.

- Пойдём, Боря, - хмыкнул он, расправляя костлявые плечи, - вливаться в ряды всевозможной сволочи.

Пункт приёма добровольцев им показал первый же спрошенный, проводив туда самолично. Словоохотливый невысокий старик с лихими усами и интересным прошлым с удовольствием ностальгировал, вспоминая «Славные времена» Крымской войны. От некоторых воспоминаний друзей откровенно коробило, но ветерана некогда вражеской стороны они слушали с болезненным, раздирающим душу вниманием.

- Да, молодые люди, - подкручивая усы, ностальгировал будто помолодевший ветеран, остановившись у дверей пункта приёма добровольцев, организованного в одной из обшарпанных контор возле порта, - лет десять назад Жюль ле Блас отправился бы с вами в это славное путешествие, а сейчас – хе-хе, я для этого староват! Буду сидеть в бистро, пить вино, и вспоминать молодых русских добровольцев, отправившихся делать славные глупости на чужую войну. Прощайте!

Приподняв шляпу, он удалился молодцеватой геморроидальной походкой, насвистывая военный марш. Переглянувшись, друзья зашли в большую приёмную, обставленную разнокалиберной, заметно изношенной мебелью из разных гарнитуров, где уже толпились люди разной степени маргинальности.

Негромкий гул голосов, вьющийся табачный дымок, запахи пота и вина, стрёкот пишущей машинки. Обыденно. Ну никакой романтики!

- … нет, нет, и ещё раз нет! – услышали они через неплотно прикрытую дверь, - Граждане собирали средства не для того, чтобы всякие проходимцы могли поправить свои дела, а для помощи бурам! Вон!

Из дверей вылетел головой вперёд алкогольного вида субъект, растянувшись плашмя на нечистом полу приёмной, а вслед за ним высунулся седой, но ещё крепкий, плотный мужчина с военной выправкой, выглядящий как отставной офицер не самых малых чинов.