Отрочество

– Чу-уточку, – добавил он со вздохом, разведя пальцы, – ну я а тебе – премия! В партнёры, уж извини!

Полагалось мне сто тысяч франков на швейцарский счёт, што за сырую идею вполне себе недурственно, и обидки на дядю Фиму я не затаил. Хотя оно канешно и да, хотелось бы войти в такое дело хоть на кончик ногтя, но увы и ах…

Подавив в себе порыв жадности, принялся расспрашивать о деталях ради своего интереса и дяди Фиминой важности. Ну и так, полезно для общего развития.

***

Одесса ещё спала, укутанная толстым одеялом тумана, когда наш пароход причалил, загудев протяжно. Пройдя таможенный контроль, я сошёл на берег.

По недолгому размышлению, багаж свой отправил с позёвывающим извозчиком, решив пройтись пешком по просыпающемуся городу. Густой туман, насквозь пропитанный запахами цветущей акации и моря, лёг на плечи, придав самое романтическое настроение.

Иду неспешно, здороваясь касаниями со знакомыми домами и всеми встреченными деревьями. Мявкнула вопросительно трёхцветная кошка, вышедшая из подворотни с задранным хвостом, и я присел, наглаживая мурлыку. Толстенькая, ухоженная, ласковая, она бодала мои руки и колени, требуя ласки.

– Всё, всё, – встаю нехотя, – в другой раз если встретимся, а сейчас прости, меня Фира ждёт.

Из подворотни вылетела нескладная фигура, путающаяся в собственных ногах, и подхватываю её за ворот, не давая упасть вовсе уж жёстко…

– Николай?!

… – и дружков твоих мы… – выбежавшие вслед за Корнейчуком сомнительного вида личности резко затормозили, увидев нацеленное на них дуло манлихера.

– Про дружков – особенно интересно, – ласково сказал я, – давай, не стесняйся в выражениях.

– Ты только не стреляй, – горячечно зашептал Коля, – а то как тогда…

Миг, карабин на плече, а в руках берберский прямой меч, прижатый к развилке между большими пальцами ног словоохотливого вражины.

– Ой… – прошептал ругатель, подымаясь на цыпочки и делая какающие глаза.

– Ну… – подбодрил его я.

– Можно мы уж пойдём? – тихохонько спросил один из троицы, с ужасом косясь то на меч в междуножии дружка, то на мой бедуинский наряд, одетый ради антуража.

Клинок на себя, короткий взвизг… и мокрое пятно на штанах, пахнущее отнюдь не кровью. И топот удаляющихся ног.

Оружие в ножны… и сажусь на брусчатку рядом с беззвучно хохочущим Корнейчуком.

– Как тогда? – спрашиваю его, давясь смехом.

– Ага! – широкая улыбка мартовского кота в ответ, и снова беззвучный смех, от которого болят бока.

Коля взялся провожать меня, весьма юмористически рассказав о своём приключении с замужней, но несколько легкомысленной женщиной. И сомнительные типы, выходит, в своём праве, но… как уж вышло.

– Егор? – Фира сделала шаг, неверяще глядя на меня, – Егор!

… и она крепко обняла меня, уткнувшись в грудь лицом.

А меня уже тормошила заплаканная от радости тётя Песя, Санька…

– Санька?! Дядя Гиляй!? – Я неверяще уставился на них, – а…

– Мария Ивановна и Надя дома остались, – понял меня опекун, улыбаясь в усы, – я сюда по делам, а заодно и Саньку взял, он всё-таки не гимназист, а по-прежнему вольнослушатель.

Дворик уже проснулся, и любопытные соседи потянулись на наше шапито. Вопросы, ответы, подарки…

… но без небольшого скандала всё-таки не обошлось. Он начался камерно, немножечко после встречи и расхождения соседей.

– Слушай сюда! – Владимир Алексеевич тяжело припечатал ладонью массивную столешницу, – Твои приключения описаны в десятке европейских газет, и ты должен пообещать мне, что впредь будешь вести себя осмотрительней, а не как разнузданный башибузук!

– Куда ещё осмотрительней!? – вылупился я, – За всё путешествие всево одна поножовщина и две перестрелки!

– Всего?! – взвился было опекун, но тут же опустился на стул, – И разве только две? Мне рассказывали как минимум о полудюжине!

– Врут! – я ажно закипел от столь возмутительного поклёпа, – Перестрелок – две! А если я предупредительно стреляю в одну сторону, а в меня потом нет, то это никак не перестрелка!

– Предупредительно, – дядя Гиляй вздохнул, – В голову, это предупредительно?

– Ну да! Других предупреждаю, штоб не лезли.

– Н-да, – он пожевал губами, – башибузук как есть, что ж вырастет –то?

– Инженер, – без тени сомнения ответил я, и Фира закивала согласно, беря меня за руку.

– Ну ты-то хоть… – Владимир Алексеевич повернулся к Саньке.

– А чего они?! – отозвался брат, вставая рядом, – Мы, Сенцовские, так-то смирные.

– Да умоется кровью тот, кто усомнится в нашем миролюбии[62], – пробормотал опекун, прекращая разнос с видом человека, с размаху наступившего на грабли.

Эпилог

Справный мужик Иван Карпыч курил, поглядывая искоса на супружницу, суетливо хлопочущую у дрянной поддымливающей печи, разражаясь время от времени перхотным сухим кашлем. После переезда в Штаты Катерина Анисимовна резко сдала, будто постарев разом на десять лет, растеряв от здешней непростой жизни чуть не половину зубов, и начисто лишившись остатков женской привлекательности.

« — Как головёшка потухшая, — пришло на ум Ивану Карпычу, — огня уже не разжечь, один только запах дымный и остался. Видимость только бабья, и та от тряпок женских, да волос долгих»