Отрочество

Так что по улицам их садоводства никто днём в праздничную пятницу бесцельно не слонялся.

В один из моментов, переводя дух, Платон невольно прислушался. Природную тишину явственно заглушал тихий, но вполне слышимый неоднородный гул.

– Надо же!? Как в пчелином улье! И все мы, стало быть, пчёлы! – неожиданно осенило юного натуралиста, чем он поделился с работавшей рядом мамой.

– «Сын! Ты стал, как поэт! Всю красоту вокруг себя замечаешь! И не только природы!» – ответила та.

– Надо же!? Как влюбленность влияет на Платона!? Он из сухаря – реалиста превращается в романтика! – про себя удивлялась мать.

Ну, а в два вечера, в пятницу и, особенно в субботу, молодёжь садоводства отдохнула в своих играх вволю.

В пятницу Платон играл во все игры вместе с Варей, и они не делали друг для друга никаких исключений. Вместе они ни разу и никому не подали вида, что их отношения уже переросли в любовные.

А когда стемнело, и молодёжь стала расходиться по домам или удаляться парочками или группами по возрастам и интересам, Платон вслед за Варей юркнул с опустевшего перекрёстка в калитку Гавриловых, по её приглашению попить чаю и посмотреть по телевизору праздничный первомайский «Голубой огонёк», выпуск № 108.

Семья Гавриловых тепло приняла давно и хорошо знакомого гостя. А он, хоть и очень стеснялся, но тем более не мог отказаться – ведь счастье само плыло ему в руки. Платон раньше даже и мечтать-то не смел об этом.

А из всех номеров ему и Варе больше всего понравилось выступление Государственного эстрадного оркестра Армении под управлением Константина Орбеляна, и особенно его молодого солиста Жана Татляна, в заключение исполнившего очень зажигательную песню «Гитарово». И Платон взял его себе на заметку. Но пробыл он в гостях недолго, так как Варины сёстры, уже отправленные спать, потребовали её к себе в мансарду.

Зато в субботу они раньше покинули, ставшим слишком оживлённым, свой центральный перекрёсток. Вместе с группой молодёжи влюблённые вышли за территорию садоводства в сторону железной дороги и посёлка Мирный. А затем они отстали от общей компании, якобы уже поворачивая домой, и тихо удалились в посадку у железной дороги, найдя укромное место у ствола большой сосны.

И тут, оставшись одни и соскучившись друг по другу, они дали волю своим окрепшим чувствам. Теперь они целовались упоённо, как опытные и со знанием дела. Сильные, но ласковые руки Платона превозмогли его природную стеснительность и трепетно коснулись давно вожделённой, но пока скрытой блузкой, девичьей груди. Варя же вонзила свои трепетные руки в его курчавые волосы, сначала нежно поглаживая и теребя их, а потом с озорством просто лохмача шевелюру любимого парня.

Поцелуи юноши стали перемещаться на лицо и глаза любимой. Она отвечала тем же, жадно перебивая его. Тем временем осмелевшая правая рука Платона стала настойчиво расстегивать пуговицы блузки, пытаясь проникнуть под бюстгальтер, стягивая бретельку с левого плеча девушки.

Наконец, ему удалось чуть оголить левую грудь Вари. И он принялся нежно гладить её пятернёй, задержавшись на любопытном соске, ставшим вдруг набухать под его пальцами. Тогда Платон принялся целовать грудь и сосок, лаская его и языком. А Варя стала облизывать пересохшие губы, от удовольствия закатывая, сверкающие от блика луны, глаза, и опуская руки.

Потом они снова слились в страстном поцелуе, и, переведя дух, ещё не раз. Затем Платон крепко сжал подругу в своих медвежьих объятиях и, шепча на ухо, признался ей в любви.

Варя тоже прошептала ему на ухо ласковые слова, сознавшись, что она давно его любит.

Однако позднее время, лёгкое похолодание и возвращающаяся в садоводство молодёжь, увлекли и их за собой домой. У её калитки они распрощались кратко, дабы не давать повода случайным поздним прохожим что-либо подумать преждевременное.

Всего три десятка метров от Вари к себе Платон пролетел, словно на крыльях. В его душе играла музыка, но пока он не знал, чья и какая.

Но он был так возбуждён, что опорожнив в темноте мочевой пузырь на компостную кучу за туалетом, был вынужден тут же опорожнить и свои семенники.

С утра немного припозднившись, Платон затем ударным трудом принялся навёрстывать упущенное время, вызвав одобрительные взгляды родителей и бабушки.

А дома в понедельник 4 мая он снова после школы приступил к подготовке к экзаменам.

С этих дней, как им и было рекомендовано, Платон уже готовился непосредственно по экзаменационным билетам. Но друг Борис Быков напросился к Платону вместе готовиться к экзаменам. Платон не очень-то хотел чем-то новым обременять себя. Но, услышавшая это предложение, его мать вцепилась в предложение Бориса, как в спасительную соломинку.

– Хоть Платон будет тогда вынужден заниматься по серьёзному, не отвлекаясь на всякие игры и свои записи! – поняла она, за сына ответив согласием.

Для Бориса такое сотрудничество с хорошо разбирающимся в математике товарищем, было конечно выгодным. А для Платона – нет.