Отрыв

богом данный талант владеть клюшкой».

Лейн захохотал, в основном, потому что странным образом смутился ее слов… но и

из–за чего еще.

– В клюшке–то и проблема. Помнишь?

Он хлопнула ладонью по стойке.

– Нет никакой проблемы, – рыкнула она. – Ты такой, какой есть. Тебе нравятся

клюшки во всех смыслах слова. И что? Меня прям возмущает. Мои родители тоже

толкали подобное дерьмо. Словно все сделанное мной перечеркивала моя греховная

влюбленность в девушку. Раньше они говорили, что выкинут меня из дома, если я

выкрашу волосы, сделаю пирсинг или – Господи, прости – набью тату. На первом курсе

колледжа я им рассказала, что у меня есть девушка. И знаешь что? Потому–то у меня и

есть татуировки. Они уже не имели значения. Я нашла самый греховный грех. И они

оскорбились моим выбором партнера. Так почему бы и не нанести на тело отметки?

– И они соблазнительные, – сказал он и потянулся налить газировки. Он нажал

кнопку и смотрел, как лилась содовая.

– Какого черта ты творишь?

Он глянул на нее.

– Ищу кнопку, которой можно включить у тебя субтитры, потому что твой акцент

переполнен яростью.

Зеленые глаза Зоуи гневно сверкали. Она раскраснелась, и губы вытянулись в

прямую линию. Но потом дрогнули, и она фыркнула, а затем и хихикнула.

– Лейн? Понятное дело, мы знакомы меньше, чем я крашу волосы, но знаешь что?

Ты тоже мой лучший друг.

– Несмотря на то, что мне нравятся парни?

– Даже если ты гомик стоимостью в два доллара, – хихикнув, заверила она. Она

пыталась отнять у него распылитель, но Лейну нравилось наливать разные виды

газировки в стакан. – Отдай.

– Гомик за два… туни? – Лейн нажимал кнопки в поиске «Доктора Пеппера».

– Два доллара. Ты сказал туни? Ты выжил из ума. Верни мне эту штуковину. – Она

попыталась допрыгнуть, но роста была невысокого, а Лейн был ростом метр девяносто и

стоял на табурете.

– Туни – двухдолларовая монетка. В Канаде есть такие. И долларовые монетки

тоже. Знаешь, как их называют? – Он направил на нее распылитель. – Ну же, угадай.

– Если скажешь уани, я не поверю.

– Нет. Луни. В честь гагары. Это птица такая. Не знаю, есть ли они здесь.

– О, у меня тут сидит один дятел. И он даже не птица, – прощебетала она, а Лейн

ухмыльнулся и обрызгал ее из распылителя. Слегка, но она завизжала – прям как девочка, лукаво заявил он – и бросила в него трубочку, подстаканник и шпажку с ананасом. Ими

обычно украшают напитки.

– Да что с тобой такое? – Она испепеляла его взглядом, но Лейн заметил, что не

очень–то и гневным был ее взор.

– Знаешь что? Никто и никогда не делал для меня подобного.

– Не швырялся в тебя предметами? Ни на минутку не поверю.

– Не думаю, что так тоже кто–то делал, но я имею в виду… не заступался за меня.

Ты раскипятилась. Ясно, что речь шла о тебе, но немного ведь и обо мне, да?

Зоуи посмотрела на него так, что Лейн смутился. И ощутил нечто похожее на смесь

привязанности и эмоций, испытываемых братом к сестре.

– Речь шла и о тебе, – тихо сказала она, вытирая распыленную содовую. – Может,

они смогут смириться? Такое случается.

– Твои смогли?

– О, да. Мать не хотела, чтоб грехи против природы выставили ее дурой в глазах

людей. Когда я дома, она надевает на меня шляпу и водит на воскресную службу.

Рассказывает всем о моих новых тату, что я – лесбиянка, и что она вряд ли станет еще

счастливее и все равно меня любит.

Лейн вытаращился.

– Пообещай, что я никогда–никогда с ней не встречусь. Она меня пугает.

– Да уж. Но когда я ей на это указала, она ответила, что если бог создал меня

бисексуальной, то ей надо быть такой, какой бог создал ее. И если я считала, что не могу

привести домой подружку, чтоб они познакомились, мне стоит думать лучше. Она моя

мать. Если б моя дочь была лесбиянкой – что… не знаю… нормально, не спрашивай – она

была бы ее бабушкой. Поэтому не могла бы я перешагнуть через себя и удостовериться, что за обедом мои татуировки будут прикрыты. – Зоуи рассмеялась и раскинула руки в

стороны. – Я не часто езжу домой, но когда приезжаю, она тычет пальцем на симпатичных

девчонок в церкви. И спрашивает, предохраняюсь ли я и не готова ли вернуться к

мальчикам.

– Не думаю, что история правдива, – произнес Лейн. Как такое могло быть? Ни

один родитель так себя не вел. – Твоя мать действительно говорит такое вслух?

– О, да. – Улыбка Зоуи немного померкла. – Отец не сказал мне ни слова с тех пор,

как узнал. Наверно, мой грех против природы не позволяет ему смотреть на меня и

помнить, что я все–таки его дочь, и он должен меня любить. Ладно, я знаю, что он все

равно меня любит. И, наверно, нет ничего плохого в том, что мы не общаемся. Судя по

словам матери, он считает себя виноватым в том, что не порол меня. Поэтому я и

рассматриваю женщин как доминирующих партнеров.

– Значит, ты думаешь, я должен набраться смелости, позвонить им и сказать:

«Привет, Зоуи не моя подружка, потому что я гей»? – Лейн прочувствовал слова и

услышал, как они эхом пронеслись в голове.

– Честно? Нет. Знаешь почему? – Она опять закинула полотенце на плечо, из–за

чего ее футболка промокла. Она подалась вперед, сложила руки на стойке и резко