Оцепенение

Я сходила к бару и заглянула в немытые окна. Сходила в магазин, который как раз закрывался, и купила самое дешевое, что нашла, – упаковку экологически чистой кокосовой воды по безбожно завышенной цене.

Самуэль так и не пришел.

Начался дождь.

Наконец я спускаюсь с пристани и бесцельно бреду по дороге вдоль берега. Прохожу красные домики и заливчики с черной водой, в которой отражаются свинцовые тучи. Дождь усилился. Я ищу, где бы укрыться.

В пятидесяти метрах от пристани стоит сарайчик с навесом, под которым можно спрятаться от дождя. Со всех ног бегу к дряхлому сараю и вжимаюсь в дверь под навесом.

Дождь стучит по крыше. Гром гремит, а молнии сменяют друг друга. Платье промокло насквозь. Волосы тоже. Но все, о чем я могу думать, это что Самуэль снова пропал. И я сердцем чую, что мой сын в опасности.

Не знаю, откуда у меня эти мысли, но чувствую, что с ним случилось что-то ужасное.

Самуэль

Это Игорь.

Я лежу на животе, руки заломлены за спину, а Игорь поднимает меня и бьет о пол.

Поднимает и бьет о пол.

Снова и снова, словно я кукла или кокосовый орех, который нужно разбить.

Я чувствую, как что-то трескается у меня на лице, чувствую, как ломается нос, когда голова в очередной раз бьется о пол. Рот наполняется кровью.

От его крепкой хватки трудно дышать. Изредка мне удается втянуть воздух.

Игорь садится на меня верхом. Острое колено больно упирается в поясницу. Заламывает руки еще сильнее. Кажется, что он сейчас их оторвет.

Нагибается и шепчет мне на ухо:

– Чертово отродье. Сукин сын!

Плевок падает мне на щеку.

Я не могу ответить, не могу пошевелиться. Не могу дышать, но чувствую его запах – животный запах пота и ярости.

Посреди этого хаоса какая-то часть моего мозга еще в состоянии анализировать ситуацию. Просчитывать вероятность того, что он разобьет мне голову или сломает руки, и решать, какой вариант хуже.

И мозг констатирует, что дело плохо. У меня нет никаких шансов против Игоря. Он на мне живого места не оставит. Размажет по полу, как перезрелый банан.

Я в панике. Что делать? Молиться? Но думать могу только о ней. О маме…

– Думал, тебе удастся меня провести? Тебе конец, сечешь?

Слова доносятся откуда-то издалека, словно звучат в моей голове.

– Твоя мамаша привела меня сюда, забавно, да? Она…

Голос пропадает, и остается только раскаленная боль, прокатывающаяся по телу волнами. Будто бы я тону в море боли.

Я погружаюсь во мрак, и все становится тихо.

Боль затихает, и я снова чувствую ее присутствие. Знаю, что она рядом, что она не даст мне умереть. Прохладная рука ложится мне на лоб.

– Самуэль.

В этом шепоте столько любви.

– Самуэль, как ты? Самуэль, пожалуйста, скажи, что ты в порядке.

Я чувствую, как болят руки, как горит нос, как ко мне возвращается сознание, а окружающий мир снова обретает очертания. Чувствую щекой холодную плитку пола, чувствую на своей спине что-то тяжелое.

Она трогает меня за плечо:

– Самуэль!

Я открываю глаза.

Это не мама, это Ракель.

И я вижу кровь. Целое море крови на полу. Она залила почти всю прихожую.

Я кричу, хоть и думаю, что умер – потому что как можно выжить, потеряв столько крови.

Ракель стонет и пыхтит, и я чувствую, что моя спина свободна. Невероятное облегчение.

Я поднимаюсь на корточки, но поскальзываюсь в крови и чуть не падаю.

Рядом со мной на полу лежит на спине Игорь.

Руки раскинуты в стороны, рот приоткрыт, глаза тоже, на виске – кровавая рана. Выглядит так, словно хищный зверь откусил ему часть головы.

Я смотрю на Ракель.

Он стоит рядом с Игорем. В руке у нее чугунный стопор для двери в форме ягненка.

Весь в крови.

Ракель безутешна.

Вся в слезах и соплях.

– Я. Не. Хотела. Его. Убивать, – всхлипывает она.

Я закрываю кран и вытираюсь полотенцем, но руки так сильно трясутся, что полотенце падает на пол.

– Он меееертв, – плачет Ракель, туда-сюда ходя по кухне. После нее на полу остаются красные следы.

Я смотрю на тело в луже крови в прихожей.

Ракель опускается на стул в кухне, закрывает лицо руками и качается взад-вперед.

– Что нам теперь делать? – рыдает она. Что делать? Что нам теперь делать?

– Может, вызвать полицию? – шепчу я.

Не то чтобы я горел желанием общаться с полицией, но не знаю, как пережить это безумие. И хоть и боюсь копов как огня, я все-таки понятия не имею, что делать в ситуации, когда ты кого-то случайно пришил.

Ракель убирает руки от лица, успокаивается и встречается со мной взглядом:

– Это невозможно. Я же его убила, ты что, не понимаешь? Я не могу сесть в тюрьму. У Юнса никого, кроме меня, нет. Без меня он…

Голос срывается, с губ срывается едва слышный всхлип.

– Это была самооборона. Тебя не посадят.

Ракель качает головой.

– Я не могу так рисковать. Нет. – И добавляет: – Ты же тоже не хочешь привлекать внимание полиции?

Я смотрю на нее.

Я не рассказывал Ракель, каким именно бизнесом занималось предприятие Игоря, но, видимо, она сама догадалась.

– Но… – беспомощно спрашиваю я, – что мы тогда будем делать?

Ракель вздыхает:

– Может, ты прав. Может, лучше вызвать полицию.

И секундой позже:

– Нет. Так не пойдет. Так не пойдет.