Оцепенение

– Жаль его, конечно, – сухо комментирует Дайте. – Мне жаль таких парней. Вы говорили с бывшей?

– Да. Они больше не общаются, но у них есть общие друзья, так что она в курсе, чем он занимается. Но этим данным шесть месяцев.

– И чем он занимался полгода назад? – спрашиваю я, кидая взгляд на мобильный, чтобы проверить, не писала ли Афсанех, но на экране только фото Нади в желтом купальнике и нарукавниках, сделанное прошлым летом.

– Он познакомился с другой женщиной и влюбился по уши, – отвечает Малин. – Перестал общаться со старыми друзьями. Они съехались. Раньше Улле жил у приятеля.

– И где они живут?

– Никто не знает. Ни где Бульдог, ни где эта женщина.

– А ее имя?

– Тоже никто не знает. Сказали только, что у нее необычное старомодное имя, так выразилась бывшая. И сын-инвалид по имени Юнас. С повреждением мозга после несчастного случая.

– Но… – бормочет Дайте, поглаживая руками бороду. – Кто-то должен что-то знать. Вы говорили с приятелем, у которого он жил?

– Да, – терпеливо отвечает Малин. – Он тоже не знает.

– Черт, все становится только запутаннее.

Малин бросает взгляд на часы. Поймав мой взгляд, тут же опускает глаза.

– Другие ниточки, за которые можно потянуть? – продолжаю я. – У него есть работа? Родственники? Мобильный телефон? Кредитная карта?

Малин кивает.

– Он не пользовался ни кредиткой, ни телефоном в последние месяцы. Восемь месяцев назад работал шофером в службе доставки, но опаздывал на работу, и контракт не продлили. Единственный ребенок в семье. Родители мертвы.

– Больше ничего? – настаивает Дайте.

– Много чего, но ничего полезного. Левша. Фанат «Арсенала». Любит компьютерные игры и романтические комедии, а еще избивать женщин до полусмерти.

Дайте взрывается:

– Но как можно было вот так просто испариться? Кто-то должен же знать, где он находится.

Малин не отвечает, прислоняется к белой доске и закрывает глаза. Видно, что ей хотелось бы быть далеко отсюда. Открывает глаза и идет собирать вещи.

– Простите, мне действительно пора.

Я понимающе киваю.

– Можем объявить его в розыск? – спрашиваю я. – Дадим наводку полиции к югу от Стокгольма, скажем, что у его подруги сын-инвалид по имени Юнас. Может, кто-то его узнает.

Малин кивает, достает из сумки блокнот и делает пометку.

– Мне пора, – бормочет она. – Андреас в Стокгольме.

Я провожаю взглядом ее гибкое тело, крупный живот и усталое лицо.

Я прекрасно ее понимаю.

Помню, как был молодым полицейским и ко многому стремился. Как я горел на работе. Как пытался раскрыть нераскрываемые дела.

Сколько ночей и выходных я провел на работе, изучая протоколы следствия и рапорты криминалистов, пока друзья, подружки, а потом и дети ждали дома перед телевизором.

Стоило ли оно того?

– Увидимся завтра, – бросает Малин через плечо. Но не успевает она взяться за ручку, как в дверь заглядывает Малик.

Черные волосы собраны в пучок на голове, делая его похожим на мужскую версию Крошки Мю. Одежда мятая. На запястьях – тонкие кожаные браслеты.

Выглядит ужасно, но, разумеется, я держу свое мнение при себе.

Если кому-то нравится выставлять себя идиотом, меня это не касается.

Малик поднимает руку, не давая Малин выйти.

– Новая жертва, – выдыхает он.

Только сейчас я вижу, что он весь запыхался, наверное, бежал сюда по лестнице.

– Тело нашли к востоку от Галэ, – продолжает он. – Можете сейчас поехать в морг?

Самуэль

Я бегу под дождем прочь от дома Ракель. Мокрая трава на лужайке засасывает подошвы кед, словно стараясь меня удержать.

Все, что я хочу, это быть далеко отсюда.

Далеко от дома на скале, далеко от Ракель, от Юнаса, воняющего мочой и пускающего слюни. Далеко от прихожей, в которой пахнет мылом и хлоркой, где на полу еще остались темные пятна от крови Игоря. Далеко от тонких летних блузок Ракель, подчеркивающих грудь, и запаха блинчиков.

Ракель прилегла отдохнуть, и я воспользовался этим, чтобы ускользнуть. Не думаю, что мама все еще ждет меня в гавани, но лучше проверить. А если она там, то обратно я уже не вернусь.

Закрываю калитку и иду к дороге.

Мотоцикл переставлен.

Я припарковал его рядом с машиной, но теперь он стоит на обочине.

Видимо, Игорь его переставил.

Наверно, это он выдал мое укрытие. Он и мама, за которой Игорь следил до самого Стувшера.

Нужно было спрятать его получше.

Надо было. Но у тебя ума не хватило, придурок. Вот теперь и расхлебывай.

Я игнорирую голос в голове, завожу мотоцикл и прибавляю газу. Мокрые джинсы, которые я застирал, прилипли к бедрам. Доехав до моста, останавливаюсь перевести дух. Голова по-прежнему болит, к горлу подступает тошнота.

Поставив мотоцикл у обочины, спускаюсь к воде. Стягиваю рюкзак и ложусь животом на круглый влажный камень. Зачерпываю руками морскую воду и споласкиваю лицо. Соль обжигает разбитый нос.

Переворачиваюсь на спину и лежу без движения, подставив лицо под дождь.

Что, черт возьми, мне теперь делать? Что делают, когда случайно убивают кого-то? Что мне делать, если мама не в Стувшере?

Ехать домой в Фруэнген?

Парни Игоря тебя прикончат.