Оцепенение

Перекантоваться у приятеля?

У тебя больше нет приятелей.

Нельзя знать наверняка, но похоже, что Игорь приехал в Стувшер один. Иначе Мальте и другие уже бы меня нашли. Может, решил, что я настолько никчемен, что он и один справится. Или ненавидел меня так сильно, что хотел прикончить собственными руками. В любом случае лучше не высовываться.

Достаю мобильный и включаю.

Мама прислала пять сообщений. В первом она пишет, что она на пристани, во втором спрашивает, где я, а в трех последних – злится.

Выключаю мобильный и возвращаюсь к мотоциклу.

Может, она все еще в гавани. Может, ждет меня.

Но когда я прибываю в Стувшер, на пристани пусто. На парковке тоже пусто. Я бегу под дождем к магазину и заглядываю в окно.

Закрыто.

Бегу к бару. Заглядываю в окно. Мамы нигде не видно.

Меня опять тошнит.

На подкашивающихся ногах выхожу на пристань и сажусь на скамейку. Дует сильный ветер. Волны бьются о скалы, образуя белую пену.

Все кончено, Самуэль. Бежать больше некуда.

Ерунда. Конечно, мне есть куда бежать.

Слезы льются из глаз. Текут по щекам, смешиваясь с морской водой и дождем. Проникают в рот, спускаются по горлу.

Мерзкий голос в голове прав.

Даже смотайся я в Таиланд, Марбелью или Майами, я все равно останусь ничтожеством. Мне лучше просто исчезнуть. Прыгнуть в море.

Но…

Мама этого не переживет. Она не мыслит своей жизни без меня. Я не могу так с ней поступить.

Дождь усиливается. Серая пелена заслоняет видимость. Море, маяк, скалы – все кажется смазанным. Издалека доносятся раскаты грома.

Я думаю о всех, кого я предал.

Видишь, что ты наделал?

Вижу.

Впервые в жизни я вижу, сколько неприятностей я доставил людям. Я не хотел. Я никогда не хотел никому причинить зла. Никогда не хотел быть придурком, доставляющим своим близким одни огорчения.

Я хотел быть хорошим, правда хотел. Хотел, чтобы мама мной гордилась. Хотел быть сыном, на которого можно положиться.

Что меня останавливает?

Смотрю на воду. Поднимаюсь, открываю рюкзак и достаю бутылочки с фентанилом.

Они глухо позвякивают в руках.

Смертельный наркотик — так его называет бульварная пресса.

Я решительно замахиваюсь и швыряю бутылочки одну за одной далеко в море. Потом поворачиваюсь и иду к мотоциклу.

Проходя мимо урны, останавливаюсь и кидаю паспорт и кредитку Улле в урну, полную пустых банок, памперсов и мешочков с собачьим говном.

Нужно навести порядок в моей жизни. И сначала нужно вернуться к Ракель, которая спасла мне жизнь.

Нельзя оставлять ее там одну с Юнасом. Это неправильно.

Нет, я поеду назад, уволюсь и буду помогать ей, пока она не найдет мне замену. Может, мы все-таки пойдем вместе в полицию и расскажем, что произошло с Игорем.

И я куплю ей тот велосипедный замок с заправки, который она просила. Так будет правильно.

И в эту секунду происходит что-то странное. Тяжесть в груди исчезает, голос в голове затихает. Становится легче дышать, напряжение пропадает.

Я иду заводить мотоцикл, но что-то красное за магазином привлекает мое внимание.

Подхожу ближе и вижу, что это автомобиль мамы, припаркованный во дворе.

В машине пусто. Стекло со стороны водителя опущено на сантиметр. В машине нет кондиционера: мама часто ездит с открытыми окнами.

Я задумываюсь.

Если мама попала под дождь в Стувшере, то логично было бы спрятаться в магазине или в баре, или пересидеть в машине.

Или она оставила машину и вернулась домой на общественном транспорте?

За последние полгода эта тачка ломалась три раза. Однажды маме пришлось ехать на автобусе аж из Норртэлье.

Так что такой вариант возможен, но маловероятен.

Может, она прячется где-то под деревом, но я не хочу искать ее по всему Стувшеру на случай, если парни Игоря где-то рядом.

Может, лучше назначить новое время встречи где-то поблизости.

Я смотрю на открытое окно и думаю. Потом открываю рюкзак, достаю бумагу из кармана джинсов и разворачиваю.

Это больное стихотворение Улле.

Читаю последнюю строфу.

Я выплакал море слез
И лег умирать
На мягкую траву горя.
Но снова появился лев,
И в своей пасти
Он нес невинного голубя…

Под стихом достаточно места. Я опускаюсь на корточки, достаю ручку, кладу лист на коленку и начинаю писать.

К тому времени, как я паркую мотоцикл рядом с машиной Ракель, дождь почти кончился.

На дороге образовались глубокие лужи. Высокую траву прибило дождем к земле. Она лежит мягкими волнами, как свежевымытые волосы.

Дом имеет тот же идиллический вид, что и раньше. Трудно представить, что тут кого-то забили до смерти чугунным ягненком.

Я поеживаюсь при воспоминании о том, как Игорь заламывал мне руки, как бил меня головой об пол. Я инстинктивно подношу руку к лицу и ощупываю распухший нос.

По крайней мере, я могу нормально дышать.

Снова раздается удар грома, и я оборачиваюсь. Темно-фиолетовые тучи медленно плывут по небу, направляясь к Стокгольму.

Я подхожу к дому, достаю ключ и открываю.