Отщепенец

На этот раз всё было иначе. Когда Тумидус выбрался из аэротакси, а водитель сцепился со швейцаром за право таскать багаж постояльца, «Макумба» встретил военного трибуна по высшему разряду. Ядовито-розовую облицовку «синтет-коралл» сменила клинкерная плитка, расписанная в этническом стиле: ящерицы, цапли, духовые рожки́. Декоративные лианы оплетали окна и балконы строго по периметру, не вырастая ни на сантиметр больше, чем этого требовал художественный вкус дизайнера. Крышу оформили под стайку шалашей племени овакуруа: сухая трава, скрепленная другой сухой травой, помельче. Мерцание силового поля, слабо заметное снизу, обещало, что ни одной капли дождя, случись такая беда, не проникнет через обманчиво хрупкую крышу. По обе стороны от входа разбили клумбы с герберой, агапантусами и гиднорами, столь же страхолюдными, сколь и прекрасными. Перед высадкой гидноры модифицировали: усилили сходство распустившегося бутона с пастью голодного хищника, а запах дерьма, присущий этим красавцам, превратили в аромат лилий.

Тумидус ещё подумал, что у «Макумбы» нашёлся состоятельный инвестор, раскошелившийся на ремонт. Теперь военный трибун знал, кто этот инвестор.

— Посетитель, — ядовитым тоном произнёс он. — Посетитель в моих апартаментах, которые, как выяснилось, вовсе не мои. Он что, выше меня чином? Напоминаю, что я…

— Выше, баас! Выше!

— Вы уверены? Поскольку я также являюсь представителем вооруженных сил Великой Помпилии…

Портье одернул синий саронг. Портье привстал на цыпочки:

— Выше!

— Каррр-аул! — подтвердил какаду.

— Каррр-аул! — хором откликнулись попугаи от других стоек регистрации, каких в холле было множество. Неразлучники, жако, кеа, толстоклювы, карликовые ара — «Макумба» бережно хранила давнюю традицию: имплантировать птиц в плечи сотрудников администрации.

— Вы случайно не заметили, — яд в голосе военного трибуна набрал опасную концентрацию, — в каком именно чине мой посетитель? Вы даже не представляете, как мне это интересно…

Портье перегнулся через стойку. Портье приблизил губы к уху Тумидуса, чего при других обстоятельствах не сделал бы и под угрозой расстрела. Портье зашептал, знаками показывая имплантанту-какаду, чтобы не вмешивался.

И Тумидус проглотил весь свой яд.

— Благодарю, — кивнул он. — Я иду в лифт. Предупредите моего гостя, что я скоро буду.

На глазах портье выступили слёзы. Оказавшись между молотом и наковальней, он и предположить не мог, что так легко отделается.

* * *

— Я жду вас больше часа, — брюзгливо сообщил Тит Флаций. — Вы что, не могли прийти раньше?

Имперский наместник сидел в кресле у открытого окна. В иных условиях это бы выглядело безумием, но климатизатор стоял на страже интересов клиента — гнал прочь жару, рвущуюся в комнату, и создавал иллюзию прохладного океанского бриза. В руке имперский наместник держал пузатый бокал с мампоэром — здешним самогоном из плодов марулы. Бар был открыт, и Тумидус видел початую бутылку мампоэра. Сам военный трибун третий день ходил вокруг этой бутылки, колеблясь, и всё никак не мог решиться — крепость самогона составляла восемьдесят градусов, что в условиях киттянского зноя наводило на мысли о суициде.

Судя по бутылке, Тит Флаций пил уже не первый бокал. Впрочем, на госте это не отразилось.

— Здравия желаю, господин имперский наместник!

— Вольно, трибун. Присаживайтесь. Не волнуйтесь, я у вас ничего не украл. Так, пошарил по чемоданам.

— Я не знал, что вы меня ждёте. Меня никто не уведомил.

— И не должен был. Я надеялся на вас. Но ваш спинной мозг не почуял мой визит. Вы меня разочаровали, Гай. Кстати, зовите меня Титом. Вам всё равно, а мне будет приятно.

Чувство юмора, отметил Тумидус. Ужас младших по званию — чувство юмора имперского наместника Флация. Мампоэр тут ни при чём. Он и трезвый ведёт себя так же. Сто лет, нет, сто один. В прошлом году праздновали юбилей наместника, а в позапрошлом Тит Флаций оставил должность представителя империи в Совете Лиги, уступив место новому дипломату. Со службы, впрочем, не ушёл. Таких выносят только вперёд ногами. С другой стороны, если средняя продолжительность жизни в Великой Помпилии — сто тридцать два года, а максимальная — сто пятьдесят шесть…

Чин военного трибуна в Ойкумене приравнивался к званию бригадного генерала. Чин имперского наместника был маршальским, высшим из возможных. Семиконечная звезда против дубовых листьев, плюс тридцать лет разницы в возрасте, и даже больше.

«Зовите меня Титом, — подумал Тумидус. — Не знаю, получится ли, но я попробую».

— Благодарю, Тит. Вы не против, если я тоже выпью?

— Пейте на здоровье.

— Вот именно, что на здоровье, — военный трибун надеялся, что взял верный тон. В противном случае он сильно рисковал. — Здешний климат ест меня без соли. Алкоголь — единственное спасение.

— Курорт, — буркнул Флаций. По выражению его лица можно было подумать, что слово «курорт» означает филиал ада. — И мне налейте, у меня уже на донышке.