Отщепенка (СИ)

От Города даже сквозь стекло пробирало прохладцей. По загнанной в серый камень реке бегала рябь в белом огне от закатного солнца. У оранжевого горизонта свинцовое небо было таким низким, что, казалось, сейчас упадёт. В тяжёлом скопище облаков Джеймсу виделся имперский разрушитель с острым носом, готовый протаранить Звезду Смерти.

Первые этажи видавших виды домов тонули в разноцветной подсветке ресторанов, бутиков, кинотеатров и ещё какой-то ерунды. Всю эту хвалёную барочно-убарочную архитектуру Джеймс считал слишком громоздкой —множество витых украшений, балкончиков, а в противовес им — массивные арки, ведущие в обшарпанные дворы… Осенью это навевало ненужную тоску.

Зато пока горел на светофоре красный, слышен становился молодой Город. На каждом перекрёстке набережной, несмотря на сквозивший ветер, зажигали уличные музыканты — на одном миленькая саксофонистка в безразмерном пончо играла джаз, а где-то группа в радужных одёжках середины прошлого века отчебучивала старый-добрый рок-н-ролл. О, а тот мрачный тип с электро-гитарой вышил номер кредитки прямо на своём викторианском цилиндре. Недолго думая, Джеймс решил перевести немного денег именно этому готическому музыканту и быстро ввёл в программе телефона нужные цифры. Пусть купит себе ещё немного пудры и румян.

Эмили же оставалась равнодушной ко всему, не удивили её даже новомодные ветроклавы, умело ловившие воздушный поток в маленькие дырочки полупрозрачных электронных клавиш, что парили в воздухе. Играли в восемь рук, проворно бегая пальцами, дабы успеть нажатием клавиши преобразовать ветер в немыслимо-космическую музыку.

— Ох, жгут чуваки, — Джеймс тронул Эмили за плечо, чтоб хоть повернулась, но та лишь поджала губы.

Машина тронулась, пропустив наконец густую толпу пальто и курток.

***

— Почему ты не пользуешься линзами, Джеймзи? — лишь в тёплом апельсиновом свете широкого коридора Эмили вновь запыхала жизнью.

Джеймс поднял брови, зажав в пальцах стёклышко очков, которые протирал шарфом.

— От них будто медузы в глазах плавают.

— А надо терпеть, бедняжка, — цокнула языком Эмили. — Ладно, ванная у меня справа, дверь с зелёной ручкой. Мой руки, а я на стол накрою.

Так Джеймс обнаружил целую коллекцию жидкого мыла и различных питательных бальзамов. Всё пахло приторными цветами и, пенясь, лениво перемещалось по стенкам, когда вертел в пальцах флаконы. Стены здесь были вырвиглазные, густо покрытые краской цвета свежего салата, как и пузатая ручка-розочка. Над ванной висели моушен-картины, где за стеклом то падал снег на восточные пагоды с загнутыми крышами, то лампочкой светило солнце на бульвар, по которому туда-сюда ездили экипажи с механическими лошадьми и сновали крошечные человечки в вычурных нарядах девятнадцатого века. Много чего, в общем, как в музее — глаза разбегались.

Джеймс не стал больше терять время, вытер руки вафельным полотенцем и поспешил за стол.

***

— Всё-таки жаль мне тебя, Джеймзи, — в который раз вздохнула Эмили, размазывая масло по тосту.

— Отчего же? — на аккуратном столике специями пахла индейка, а голодный Джеймс с усилием слушал жеманное нытьё.

— Не делай вид, что всем тут доволен. Ну зачем ты так? Перед тобой был открыт целый мир, а ты сам себя загнал в клетку.

— Эта страна приютила меня, так с чего мне её хулить? Скоро получу отличную работу и вновь заживу припеваючи. Тут не нужно постоянно переживать за свою шкуру, на улицах не поджидает шальная пуля или взрывная волна. И моё пузо наконец перестало быть постоянно грязным от внеплановых перемещений по-пластунски вдоль кустов.

Эмили отставила кофейную чашку и фыркнула.

— А жить в аквариуме тебе, очевидно, комфортнее?

Джеймс усмехнулся:

— Я тебя умоляю! Не так страшен чёрт, как его малюют — верно говорят? У нас на родине этих камер тоже тьма-тьмущая была. И ничего, жили как-то. А всяких доносов-прослушек бояться — удел параноиков.

— Тебе весело, — обозлилась Эмили. — А я будто судьбу своей бабки повторяю. Помнишь, я рассказывала, как она тоже приезжала сюда работать на пару лет…

— Да, припоминаю. Бабка тоже была культурологом? — перебил её Джеймс со звяком черенка вилки по тарелке.

— Журналисткой! Бескорыстной женщиной, никем не завербованной. А жила здесь в постоянном страхе, что за ней придут эти, гэбисты. Прилепят обвинения в шпионаже или чего похлеще. С ней работали ещё два человека, оба мужчины. Одного из-за какой-то фотографии выслали через год, а бабку после этого пару раз вызывали к людям в штатском. Как тут не начаться паранойе, над которой ты сейчас хохочешь?

— Это она рассказала тебе, что здесь все таксисты на службе у злой гэбни и следят за каждым твоим движением? Старые байки.

Эмили комкала ажурную салфетку, зло стучали кольца на длинных пальцах. Как же, дорогой Джеймзи её не поддержал! Щёки пылали румянцем, Эмили приложила ладонь к одной из них и надавила, словно смакуя этот жар.