Отщепенка (СИ)

Как бы не восхищалась я гигантами мысли страны моей, как бы не любила её старинные марши и вальсы, как бы не захватывало иной раз дух от её немыслимых пейзажей, подобная требуха лишь подталкивала к горлу яблоко блевотины.

Маман мою политика нынешней власти тоже не прельщала, но она предпочитала лишь вздыхать на кухне. Последнее время её больше волновало другое: руководство недвусмысленно намекало, что на её место давно пора молодняку. Мать всё тянула время и искала компромисс. В воскресные дни, с неохотой помешивая суп, я тщетно пыталась убедить её, что это бунт на коленях; в ответ же мать качала головой, отчаянно-грозно требовала не уподобляться «уличным робеспьерам» и не распространять никаких крамольных мыслей среди товарищей.

Смешная. Да разве было время для агитаций в канун экзаменов? В апреле я окончила лицей с отличными отметками по всем предметам и поступила на филологический факультет престижного университета. К тому времени правительство наконец соизволило пойти на встречу бунтовщикам, заморозив грабительскую акцизную реформу. Это было каплей в море, но волнения в Столице приутихли. Я вначале досадовала на подобное отступление, а затем подумала, что разумнее начинать своё студенчество вдали от всяких потрясений. Сложила руки на коленках, примерной девочкой ожидая торжества, и не ведала, что вот тут-то и пойдёт самая жара.

За неделю до церемонии посвящения разлетелась весть, что из моей будущей альма-матер исключили полсотни пылких студентов, участвовавших в демонстрациях, а достопочтенный ректор заклеймил их «предателями». Мне тогда до того противно стало, что в решающий момент смолчать я не смогла.

Я зареклась рефлексировать, но чёрт побери, если б тогда крепче вцепилась себе в губу… То сейчас не проводила бы ночь у несанкционированной свалки, а готовила бы доклад для какого-нибудь молодёжного саммита о том, как важно юным гражданам быть примерной, солидарной массовкой для власть имущих.

А я была именно что Гамлетом, там, на сцене, душным июньским вечером.

Первокурсников университет всегда принимал с размахом и пышностью. Мне и ещё паре человек было поручено «сказать добрые слова храму науки». Чувство самосохранения притупилось, как только я облокотилась на кафедру и начала свой монолог, призывая не замалчивать историю с выгнанными студентами, обвиняя ректорат в трусости и лизоблюдстве. Не тряслись, как у пропойцы, руки, не давал петуха голос; мгновения казалось, что зал мне внемлет. Сотни прихеревших лиц, красных от духоты, чёрные глазки камер, непрерывно снимавшие всё происходящее… На самом же деле, упражнялась я в риторике минуты полторы, пока не опомнился декан.

«Конечно же я хочу закладывать кирпичики в будущее нашей страны!» — такого ответа ты хотел, пижон в белой жилетке?! Я не стала за неё цепляться, умоляя забыть мои глупые слова и выдать обратно студбилет. Свою лицейскую ошибку я не повторила бы никогда.

***

— Ты чё тут бродишь?

Под ногами хрустит дверь стиралки. Щурясь, всматриваюсь в темноту и всё же включаю обратно фонарики. Эраст сидит на «Ровеснике», закинув ногу на ногу. Чёрный тренч опять на голое тело, небольшое брюшко некрасиво выпячивается. В руке снова гранёная бутылка.

— Ужинала после тренировки, — врать не хочется да и нужды нет.

Эраст морщится. Хорошо, что я в метрах пяти, не разит в лицо текилой или вискарём.

— Тебе не надоело каждый день маяться этой хренью?

— О том же давно хотела спросить тебя, — это дерзко. Я опять нарываюсь.

Эраст вдруг заливается непонятным смехом, содрогаясь, затем запахивает тренч, в пьяном полушёпоте тянет какой-то попсовый мотивчик, поглядывает на меня, наклонив набок голову. Я щурюсь и вижу, как блестят Эрастовы глаза. Дьявольски жутко и горячо.

— Вот дерьмище привязалось! С хера ли ты меня сейчас не заткнула?!

Я реагирую мгновенно: уворачиваюсь в прыжке, успевая мыском берца отфутболить летящую в меня бутылку. Звонко бьётся стекло, а я приземляюсь, ударившись обеими ладонями. Перчатки, конечно, защитили от мелких осколков в песке, но до чего досадно, до чего мерзко!

Эраст, смеясь, аплодирует, а у меня сейчас из груди выпрыгнет сердце, а изо рта — каша.

— Ты как всегда красотка, детка! — его голос под спиртом всегда становится таким скрипуче-гадливым…

— Сволочь, — шепчу, поднимаясь.

***

Поначалу, надо сказать, я придерживалась маминых взглядов — консервативная интеллигентка, чтоб меня. Интерес к анархизму загорелся коктейлем Молотова после случайно найденной в глубинах сети «Государственности и анархии» Бакунина. Он-то и стал моим просветителем, а чуть позже в компанию добавились Кропоткин с Беркманом. Озарённая, я днями и ночами зачитывалась их трудами, скачанными на тайно приобретённый чип.