Отщепенцы

– В особняке же…из нас вытравливали душу, нас ломали и унижали, подготавливая для чужих извращенных вкусов и забав. Нашу психику крушили, уничтожали. Нас учили терпеть и подчиняться, искореняя свои собственные потребности и желания. Из нас ковали бесчеловечных существ, нравственных уродов, не знающих ни жалости, ни сострадания. Из нас изгоняли все то светлое, чистое и невинное, что может быть в детях. Из нас выжигали все человеческие чувства: нам запрещалось плакать, даже если очень страшно или больно; кричать и громко говорить. Даже звонко смеяться, так, как умеют только дети, для нас было непозволительной роскошью. Мы становились не по годам взрослыми и проницательными. Мы слишком рано узнали, что такое мучения, страдания, смерть. Не все, слабые сдавались и ими накрывали стол…

– Я пойму, если ты откажешься от меня, после всего услышанного, – продолжила София, в упор глядя на Яна. – Ты брал в жены чистую девушку, а на деле она оказалась моральным уродцем. Мне безумно жаль, что я оказалась намного хуже, чем ты себе представлял. Что под идеальной оболочкой скрывается низменная, грязная душа. – Ее глаза наполнились слезами, и одна скатилась по гладкой щеке. – Мне очень жаль, что я подвела, разочаровала тебя. Умоляю, прости!

Захар незаметно покинул комнату, оставив их наедине. Ян увидел, как слезы непрерывным потоком потекли по ее щекам и догадался, что это ее первые слезки за последние несколько лет! Он попробовал встать, но резкая боль в ребрах припечатала его к спинке кресла.

– Иди ко мне.

София бросилась на пол к его ногам и уткнулась лицом в колени, не прекращая плача, который набирал обороты и превращался в отчаянный рев.

– Пожалуйста, прости меня, Ян! Прости, что утаила от тебя всю правду! Я хотела бы быть такой же красивой внутри, как и снаружи, но прошлого не изменишь, и душа моя черна и пропитана гнилью! Всей жизни не хватит, чтобы замолить грехи мои! Я видела отвратительные, гадкие, тошнотворные картины поведения человека; я слышала омерзительные речи; я сама делала скверные, богопротивные вещи; я лично принимала участие во всех бесчеловечных, скотских делах! Я не заслуживаю тебя, Ян, твоей заботы и теплоты, которыми ты столь щедро меня одариваешь! Я – гиблая, пропащая, и я так виновата перед тобой за умалчивание гнусных фактов, обличающих мое истинное дрянное лицо! – отняла лицо от его колен, и ее умоляющий взгляд впечатался в его сознание. Твою мать, а?! Маленькая, скукоженная, валяется у него в ногах, и глаза эти – всю душу вынимают.

Черт! Уж лучше бы ему переломали все конечности – с физической болью он бы справился, но терпеть душевную, что разрывала его изнутри, вспарывала вены своими стенаниями София – выше всяких сил. Она вытворяла такие болевые приемы с его ментальным телом – молокососы с прошедших адовых боев нервно топчутся в сторонке. Больше не имея сил терпеть, он рывком поднял ее на ноги и усадил на свои колени, наплевав на режущую боль в ребрах и ноющую во всем теле. Стиснул ее щеки в своих лапищах и вынудил смотреть на него:

– Ты – моя! Я никуда тебя не отпущу, слышишь?! Твое трагичное прошлое навсегда останется с тобой, от него не избавиться, оно – часть тебя, но я принимаю тебя такую всю, целиком и без остатка! Тебе не за что просить у меня прощения! И даже зная, какие злоключения ты пережила в детстве, какие тяжелые испытания ты прошла, а главное, пережила, какие удары судьбы ты вынесла, со всем этим ты – моя, я не изменю своего отношения к тебе. Именно твое прошлое сделало тебя такой сильной женщиной, которую я с гордостью могу назвать своей женой!

София смотрела на него, но не видела – слезы застилали ей глаза. Внимала его словам и пыталась понять суть, принять их. Хотела что-то ответить, но слезы душили ее, не позволяя вымолвить ни слова. Ян прижал ее голову к своему плечу:

– Поплачь, милая. Теперь можно. Теперь все можно.

Она зашлась в неудержимых рыданиях, которые все нутро наизнанку выворачивали. Словно душу омывала своими слезами, ими же очищая. Слезы мешали дышать, глотать, ее всю трясло. Рыдания взахлеб переходили в вой и скулеж, потом снова в рев в полный голос, больше не сдерживаясь, не стесняясь, потому что по-другому не могла, физически не получалось.

Ян прикрыл глаз и откинул голову на спинку кресла, пережидая бурю. Когда рыдания стихали, он прижимался разбитыми губами к ее макушке и гладил по волосам. Когда снова усиливались, он еще крепче прижимал ее к себе, стараясь облегчить ее страдания, помочь справиться, взять на себя часть ее боли, а главное – дать веру, что он ее не бросит, не оставит. Ни за что. Никогда.

Спустя много времени, она начала успокаиваться.

– Мое настоящее имя, которым нарекла меня мамочка – Варя. Варвара. Папа называл меня Варенька – душа моя. Я была единственным ребенком в семье. Родители души во мне не чаяли: баловали, как могли, купали в своей любви и ласке…

София углубилась в воспоминания. Голос звенел от слез, слова обрывались икотой, а она продолжала посвящать Яна в истории из далекого детства.