Но московиты остановились за сто пятьдесят шагов от ганзейцев, и опять вскинули к плечу своё непонятное оружие. Хотя почему непонятное? С такого расстояния уже хорошо видно, что у них в руках нечто похожее на аркебузы, но почему-то очень маленькое и без дымящихся фитилей. Даже украшений нет на оружии, иначе бы серебряная насечка блестела на ярком солнце. Серебро несовместимо с богопротивным колдовством?
Снова треск, будто мальчишки провели палкой по забору, только чуть громче. Различимы вспышки этих странных аркебуз. Господи милосердный, да они же палят без перерыва, не перезаряжая оружие!
– Арбалетчики, отвечайте же, сожри дьявол вашу печёнку!
Ответом лишь стоны, крики боли, да лязг доспехов падающих на утоптанный снег стрелков. Но этого же не может быть?
– Убейте их всех! – генуэзец обнажил меч и поднял коня на дыбы. – Кто любит Господа, за мной! Руби колдунов!
Сто пятьдесят шагов. Много ли времени нужно хорошему боевому коню, чтобы преодолеть это расстояние? Совсем немного, но московиты не дали и этого – жидкие ряды аркебузиров расступились, и в лицо атакующей кавалерии заглянули неприветливые жерла огнедышащих бомбард.
– Бух-х-х!!! – сказали жерла, и визжащие от жажды крови чугунные шарики врубились в ганзейскую конницу.
В сеньора Гальдони, скачущего в первых рядах, попало семь картечин. Чуть позже, когда князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин распорядился достойно похоронить участников смелой, но безнадёжной атаки, бывшего генуэзского кондотьера закопали сразу в шести могилах. А как разобрать кто есть кто, если накладываешь павших в мешки совковой лопатой?
Но это позже, а сейчас над полем боя прозвучала команда на русском языке:
– Примкнуть штыки!
Глава 5
Псков и к западу от него. Год третий от обретения Беловодья.
Славный и древний город Псков освободили малой кровью. То есть, со стороны Московского пехотного полка получилось четверо раненых, а обороняющийся ганзейский гарнизон потерял восемнадцать человек погибшими от применения светошумовых гранат и слезоточивого газа. Здесь оставили самых старых и непригодных к битве, а в преклонном возрасте сорока и более лет не всякое сердце выдержит потрясение от выжигающей глаза яркой вспышки и оглушительного грохота, после которого кровь течёт из ушей. Да ещё неведомая и невидимая отрава, раздирающее нутро и заставляющее выхаркивать лёгкие в безудержном кашле. Так что да, почти бескровно.
И точно так же без пролития крови заплясали в петлях шестьсот двадцать ганзейских наёмников, приговорённых к смерти на Вече за преступления против жителей. И ещё одиннадцать человек из местных приговорили к петле за явное сотрудничество с захватчиками. Да шестерых за сотрудничество тайное, но выплывшее наружу за короткое время ганзейской власти.
Князь Беловодский Андрей Михайлович Самарин, утвердивший приговоры от имени государя-кесаря, выразился коротко:
– Помер Максим, да и хер бы с ним!
Правда его поняли неправильно и латинское слово maxim перетолмачили дословно, после чего уже без суда повесили ещё восьмерых бояр, двух аглицких купцов и семерых свейских, а прочих немцев вообще без счёта. Эксцесс исполнителя, так сказать.
Самарин только пожал плечами, когда узнал о самовольстве псковитян и ругаться не стал. Так, минут на двадцать разразился матерной речью без пауз и повторений, и предложил принести присягу государю-кесарю, а городу впредь именоваться Господин Великий Псков. Очередное Вече предложение одобрило и приняло, и Московский Пехотный полк пошёл далее, освобождать от оккупантов древние русские города Колывань, Ругодив, Берлин и Бранибор, в настоящее время ошибочно именуемый Бранденбургом.
Нарва сдалась без боя. Разве можно назвать боем обстрел укреплений снарядами с всё тем же слезоточивым газом? Гуманно, действенно, хотя и довольно дорого – неведомые благодетели слезогонкой не озаботились, и её пришлось закупать за наличные такими хитрыми и извилистыми путями, что вспоминать не хочется. Но для Нарвы не жалко, все остатки потратили.
Полк вломился в Ливонию, напоминающую лоскутное одеяло, сшитое на скорую руку гнилыми нитками, и Самарин завёл специальный сундук для коллекции ключей от сдавшихся городов. Ливонцев и раньше не бил только ленивый, а сейчас они окончательно утратили волю к сопротивлению, и даже орденские рыцари при первом же намёке на опасность садились на коней и скакали как можно дальше. Неважно куда, но подальше.
Чаще всего таким местом становилась Рига, и начавшаяся весна давала надежду на возможность смыться от страшных московитов морем. Шторма будут или нет, то одному Господу известно, и лучше довериться непостоянным волнам, чем дожидаться визита незваных гостей. Ответного визита, между прочим. Поэтому очень и очень многие чувствовали себя весьма неуютно, припоминая грешки перед московитами.