– Если в талерах не получается, можете отдать флоринами, цехинами, дукатами, или как вам удобнее, но в этом случае сумма увеличивется до трёх миллионов. Знаете, на Руси предпочитают серебро, и я не хочу терпеть убытки на размене. Влад, переведи.
Десятник из сотни особого назначения Влад Басараб, привлечённый в качестве толмача, исправно перевёл, но Андрей Михайлович был твёрдо уверен, что слова anus и penis в разговоре о деньгах несколько лишние. Но потом подумал, и не стал делать десятнику замечание. Всё же старается человек.
Перевод в литературной обработке произвёл на архиепископа Сильвестра впечатление и заставил сбавить накал разговора:
– Позволено ли мне будет узнать, из чего сложилась столько ужасающая сумма выкупа, ваша светлость? И нельзя ли её уменьшить до трёхсот тысяч талеров с рассрочкой платежа на три года?
– Можно уменьшить, – кивнул Самарин. – Собираете два с половиной миллиона в качестве залога, а упомянутые триста тысяч я готов отсрочить на пять лет под разумный процент. Скажем так, будете платить мне равными долями по двести тысяч в год.
– Но это же… – оторопел архиепископ.
– Ну что же, – вздохнул Андрей Михайлович. – Разговора у нас не получилось, поэтому скоро заговорят пушки.
– Подождите, ваша светлость, – пошёл на попятную святой отец. – Один миллион мы сможем собрать через два дня, а ещё на один напишем расписку.
– Расписка не нужна, оставшееся я готов взять украшениями и серебряным ломом.
И вот тут наконец-то заговорил один из сопровождающих рижского архиепископа купцов. Или не купцов, но людей несомненно важных и богатых. И заговорил он на хорошем русском языке, разве что иногда неправильно ставил ударения в непривычных для немца словах:
– Простите, ваша светлость, но какие цели вы преследуете, назначая за Ригу такой выкуп? Если вы хотите разорить город, это одно. Если хотите привязать его к себе, это другое. Но есть и третий вариант, при котором вы завтра же получите полтора миллиона, и мы сможем заработать немножко потом.
– Каким же образом? – удивился Андрей Михайлович.
– Ливония исчерпала себя как государство, да она, сказать по чести, никогда и не являлась таковым, поэтому вряд ли кто станет возражать, если вы объявите о создании нового. Великого Герцогства, например.
– А потом?
– А потом отдайте нам в аренду на девяносто девять лет за эти полтора миллиона, и с ежегодной выплатой ренты в размере пятидесяти тысяч талеров.
– Вам, это кому?
Рижский купец усмехнулся:
– Я готов вложиться, Зяма поищет в карманах, Шломо тряхнёт мошной… Соломон, ты же готов тряхнуть мошной?
Второй купец, доселе пребывающий в полусонном состоянии, мелко-мелко закивал:
– Что за глупые вопросы, Мойше? Соломон Бенкендорф одобряет всё, кроме голодовки.
Архиепископ Сильвестр по-русски не понимал, но догадался по выражению лиц своих сопровождающих, что произошло нечто ужасное для Риги и для него лично:
– Вы о чём?
Третий рижский купец вдруг предложил Самарину:
– Ваша светлость, давайте выведем отсюда этого гоя! Ведь не дело, когда какой-то поц вмешивается в разговоры уважаемых людей. Деньги любят тишину.
Рига открыла ворота в тот же вечер, но утрясание мелочей длилось ещё четыре дня. И вот на пятый день на всех площадях города был зачитал указ о признании Ливонии несуществующим государством, о об учреждении на её территории акционерного общества «Республика Курляндия» в личной вассальной зависимости от князя Беловодского Андрея Михайловича Самарина. Во главе новоиспечёной республики стоит совет баронов-регентов – барона Михаэля Шниперсона, барона Зигмунда Бенкендорфа и барона Симона Розенфельфа. Совет обладает всей полнотой власти, включая право оплатить военную помощь при внешней и внутренней агрессии. Под таковыми подразумевались любые попытки повлиять на политику нового государства вооружённой рукой, или духовное, экономическое, или любое иное давление.
Всем несогласным предлагалось в трёхдневный срок покинуть пределы Курляндской республики, оплатив выездную пошлину в размере двухсот талеров на каждого члена семьи, и семидесятипроцентный налог на оставляемое в попечение государства недвижимое имущество. Пока нашёлся один человек, решивший уехать, и это был бывший архиепископ рижский Сильвестр. Но не уехал, так как не смог набрать семьдесят процентов от стоимости передаваемых на баланс республики храмов.
Иван Леонидович не принимал участие в составлении исторического документа, но с интересом следил за развитием процесса, а дня через три в разговоре высказал мнение:
– Да, Михалыч, и в самом деле смешно получилось. Только вот не пойму, какая тебе от всего этого выгода? Кроме материальной, разумеется?
Самарин пожал плечами и махнул рукой:
– Да я как-то и не думал о выгоде.
– Серьёзно?
– Куда уж серьёзнее. Мне нужно было провести полк дальше на запад без опасения удара в спину, и я это сделал. Теперь здесь пусть хоть пляски с бубнами устраивают, хоть Эрец Исраэль. Баронам-сионистам лет на десять хватит накопленного Ливонией жирка, а нам этого времени хватит окрепнуть и свысока поплёвывать на всякие там Курляндии.
Историческая справка.