Оцифрованная душа

Как, обнимая непохожих.

Ты хочешь вырваться ко мне.

Больница

Каменный дом. Городская больница.

Голубоватые женские лица.

Солнце слепит сквозь двойное стекло,

Значит, мы живы: на свете светло.

Слышно уже, как за медные кольца

Дергает март за окном колокольца,

Видно, как этот негромкий трезвон

Голову кружит семейству ворон.

За медсестрой, очень юной и строгой,

Запах микстуры вплывает с порога,

Но посильнее, чем йод и эфир,

Пахнет за окнами мартовский мир.

Но голубей, чем халат медсестрицы,

Синее небо над нашей больницей.

Небесполезно ее ремесло!

Раньше нам так никогда не везло.

Пьеса разлуки

Из глухой темноты предрассветного часа,

Если память не спит в городской тишине,

Я, гордыню смиряя, прошу: пусть не часто,

Лишь однажды в году возвращайтесь ко мне.

В суматоху толпы и в озябшую осень,

Мимоходом, внезапно, на десять минут…

Мы побродим. Друг друга о чем-то расспросим,

Повторив невзначай прошлогодний маршрут.

Непохожи, как очень далекие звуки

В самой верхней октаве и в гулких басах,

Мы возьмем свой аккорд в старой пьесе разлуки

И забудем его невзначай в полчаса.

Гость

Снова зимней порою нас осыпало снегом,

И опять на пороге гость из дальних краев,

И попробуй реши, что здесь быть, а что небыль,

Если явью и снами жизнь полна до краев.

Если вновь повторились все дороги и даты,

Если музыка та же в переулке звучит,

Если зимний январь, словно ангел крылатый,

Нас из сумерек зимних в лето ясное мчит.

Фауст

Ты не Фауст, я – не Маргарита,

И не виноваты небеса

В том, что наши судьбы перевиты,

Словно в партитуре голоса.

Что не в садик оперный, а в город

Выхожу для встречи под луной,

И вращает ночь тяжелый ворот,

Закрывая занавес за мной.

Что на шум толпы, а не на пенье,

Вырастаешь ты из-под земли,

Что сама: «Остановись, мгновенье!»

Заклинаю в гари и в пыли.

Что в водовороте бесконечной

Суеты

Тебе дано кружить,

Что за тайну молодости вечной

Душу не успеешь заложить.

Марш Мендельсона

Как жить концертмейстерше лет тридцати,

Усталой, в костюме дурного фасона,

Играющей «Свадебный марш» Мендельсона

По выходным с девяти до шести?

Где силы скрипачке прокуренной брать

На эти торжественно-светлые звуки,

Когда по субботам, бледнея от скуки,

Приходится ей Мендельсона играть?

Что делать ударнику, альту, трубе –

Всему их оркестрику в Загсе районном

С кормильцем, с насмешником злым – Мендельсоном,

Со всем, что намешено в каждой судьбе?

Но вновь, лишь откроются створки дверей,

Пять ангелов, пять музыкантов прекрасных

С дежурной улыбкой на лицах бесстрастных

Мечтают весь мир поженить поскорей.

Моцарт

Моцарт, дружище, мой гений весёлый,

В душу ворвись ослепительным звуком,

Что б одиночества камень тяжёлый

Прочь, хоть на миг, откатился со стуком.

Чтоб, как горошины, легкие ноты

Прыгали весело и серебристо…

Моцарт, тебе здесь достанет работы,

Камень такой не сдвигается быстро.

Он прикипал бесконечной тоскою

И обрастал незаслуженной болью.

Если и сдвинется – только такою

Музыкой светлой и, может, любовью.

Лестница в новый год

До декабря – всего один пролёт.

Не уходи. Не торопи метели.

Мы встретиться с тобою не успели

На лестнице, ведущей в новый год.

Неужто нами выдумано зря

Про заговор двух одиноких взглядов?

Не торопи январских снегопадов.

Всего один пролёт до декабря.

Птичка

Если б не тянули книзу

Годы вереницей,

У тебя бы по карнизу

Прыгала я птицей.

Рано утром, в час рассветный

Тихо прилетала

И с тобою незаметно

Время коротала.

Хоть не певчая я птаха,

Но молчать не в силах,

Стрекотала бы без страха,

Сидя на перилах.

Клювом трогала бы ноты,

Щебетала звонко,

Позабыл бы ты заботы

И свою сторонку.

Жаль, что пёрышки намокли

Под дождём сердитым.

Да и ты едва бы смог бы

Жить с окном раскрытым.

Между солнцем и вьюгой

Вновь начинается вечный роман между солнцем и вьюгой,

Между конём вороным и уздечкой опасно-упругой,

Между весёлой и щедрой, как раннее утро, землёю

И бесконечной дорогой с залитой водой колеёю.

Вновь начинается бой равноправный между светом и тенью,

Меж легковесностью южной и вечной славянскою ленью,

Между томлением жарким и спрятанной северной дрожью,

Между моей прямотой и твоею изысканной ложью.

Между теплом запоздалым и первой водой ледяною…

Что-то опять начинается между тобою и мною.

Вечер в Крылатском

Над городом в башне бетонной,

В предместье столицы былом,

Ведут разговор монотонный

Друзья за накрытым столом.

Три женщины. Эта сердечна.

Другая – бесспорна умна.

А третья – толста и беспечна.

Кто счастлив из них? Ни одна.

Зато, как орлы, величавы

Их спутники рядом сидят.

О жизни, о судьбах державы

Они с упоеньем твердят.

Влечёт к философским вопросам

Беседа на уровне птиц.

Их мысли, сродни альбатросам,

Взмывают и падают ниц…

Лишь в верхних слоях атмосферы,

Где воздух не слишком упруг,

Печали Крылатской Венеры

Сливаются с грустью подруг.

Во сне и наяву

Отец

День промыт, как двойное стекло

Перед северной долгой зимою,

И в саду целый вечер светло

От цветов с ярко-красной каймою.

Но не век георгинам цвести

Негасимо на станции дальней.

Даже в райском саду не уйти

От мелодии жизни печальной.

И начало ее, и конец –

Среди гула, асфальта и смога…