Отслойка

– Отслойка, тридцать четвертая неделя, роды вторые, беременность вторая, в первый раз было ЭКС.

– На каком сроке ЭКС? И почему ЭКС? Раздевайся, пожалуйста, – она подошла ко мне и забрала сорочку.

– Сказали, что узкий таз. На сорок второй неделе. Родовой деятельности не было, пила мизопростол, начались схватки; полное раскрытие, после двух часов потуг врач сделала… ну…

– Вагинальный осмотр?

– Да, и сказала, что плод неправильно вошел в родовые пути. Меня прооперировали и достали дочку.

– Ну так это не узкий таз, – пробасил Роман Петрович, войдя в операционную, и протянул руки медсестре, на которые она натянула перчатки.

– Какая анестезия была? – спросила Смешная шапочка, не оборачиваясь.

– Эпидуралка, спина до сих пор болит.

– Меня зовут Наиль Ришатович. Я анестезиолог. Сейчас мы тебе поставим спинальную анестезию. Она немного отличается от эпидуральной. Пересаживайся на операционный стол. Ох-хо! – вдруг воскликнул он.

Я обернулась и встретилась с глазами цвета весенней травы.

– Вот это у нас хохлома… Это ж надо было так себя расписать!

Я улыбнулась – о своих татуировках всегда приятно слушать.

Моя мама ненавидит татуировки, по ее мнению, их делают только проститутки и зэки. Но я всегда смеюсь в ответ: зато, если я умру и мне почему-то оторвет голову, мое тело всегда можно будет опознать по черепу с цветами на спине, по розе на правой ноге, по сове, летящей над открытой книгой у меня на груди. Так что, можно сказать, я им одолжение делаю.

– Ты, выходит, боли не боишься? Может, мне в коридоре подождать? – усмехнулся анестезиолог. – Так, сейчас я поставлю обезболивающее, потом скажу «замри». В этот момент через катетер, – он показал мне ужасающе длинную толстую иглу, – я начну вводить анестетик. Когда я буду вводить иглу – не чихай, не пукай, не шевелись. Дернешься, и обезболим тебе ногу, а живот нет. Но операцию все равно сделаем. Поняла меня?

Я кивнула. Хотя мне совсем не понравилось его «все равно сделаем». Я знаю не понаслышке, что роды – это больно. Но резать меня наживую… самое ужасное, они ведь точно так и сделают. В первых родах анестезиолог сделал неправильные расчеты и я чувствовала и первый надрез, и второй. Пока я не закричала, что мне невыносимо больно, он и не думал что-то менять.

– Хорошо, наклоняйся вперед, чем глубже, тем лучше.

Я вздохнула и, раздвинув ноги, наклонилась так низко, как позволил живот. Спины коснулся холодок – ватка со спиртом. Потом короткий, совсем не ощутимый укол.

– Хорошо, замерли.

Я задержала дыхание, сконцентрировавшись на двух струйках крови, бегущих по внутренней стороне бедра. Мысленно я болела за правую, но узнать, кто победит в этом бесславном забеге, не смогла, меня попросили выпрямиться и лечь. Ноги отнялись сразу, и уложить их на кушетку самостоятельно я не смогла. Ляззат подвинула их, раскинула мои руки в стороны, затянула ремни и поставила капельницу. В голову пришла мысль об Иисусе, страдающем за наши грехи. А я в тот момент себя чувствовала Девой Марией, несущей грех всех женщин. Хотя у Марии роды, по всей видимости, прошли легко, во всяком случае, никто не упоминал об обратном. Бог наказал женщинам рожать в мучениях, но как сильно мучилась Мария? У нее ведь даже секса не было. Легко ли головка ребенка порвала ей девственную плеву? Сколько часов длились схватки? Родился ли Иисус ножками вперед, разорвав ей влагалище внутри и снаружи, или Бог был милостив и все прошло как по маслу?

С тех пор как Беатрис подросла, мы часто принимаем душ вместе. У меня стоит ее шампунь, иногда я мою им голову, и он совсем не щиплет глаза, мой же – с коллагеном, якобы придающий объем, – сжигает их как кислота. Зачем делать шампунь, который щиплет, если можно обойтись и без этого? Разве Бог не мог позволить женщинам рожать без боли?

Роман Петрович подошел ко мне.

– Ну, понеслась. – Он протянул руку за скальпелем и, взяв его, замер. – Какой красивый шовчик у нас. Кто делал? – Он сделал надрез.

– Лаура Саркеновна.

В лампе надо мной расплывалось нечеткое отражение – голое, распятое тело. Надреза я не почувствовала, но увидела, как лобок залило бордовым. Вторая медсестра тут же промокнула тампоном.

– А, ну она-то лучшая. Завкафедрой была, пока учился, с ней и первые операции делал. Она сейчас в «Армане» принимает?

– Нет, в «Мерее».

– Странно, я думал, ты с Олесей Романовной рожала.

– Мы начали с ней, а потом подъехала Лаура Саркеновна на кесарево.

– Не понял, с кем рожала? – спросил анестезиолог.

– С Ивановой Олесей Романовной. Помнишь, была такая? Краса-а-авица… – хирург ухмыльнулся.

– Да что ты, Олеся?! Вы же учились вместе, Роман Петрович?

– Было дело, – кивнул хирург.

Анестезиолог нахмурился.

– Да это ж та! Ты за ней три курса увивался! – рассмеялся анестезиолог.

Я ухмыльнулась и взглянула на хирурга, он нахмурился.

– Ну, не увивался… так, пару раз в кино звал.

– Все-все, вспомнил: темные кудри, головка аккуратная и руки, как металл.

Хирург не ответил.