Отслойка

– Придется делать кесарево, она не вошла в родовые пути, а если попытаюсь ее туда направить, могу свернуть ей шею.

Рус подписал какие-то бумаги, я тоже что-то подписала. Через пятнадцать минут меня уложили на операционный стол, разрезали и достали Чичу. Когда я ее увидела, то почувствовала, что повторила бы все это еще сорок раз.

– Так, сейчас все молчим, – хирург стал серьезен и сосредоточен.

– Ляззат, извините, но чешется, не могу терпеть, – шепнула я. Она аккуратно почесала мне нос. – Да, вот тут, спасибо.

Наконец я увидела, как в отражении сверкнул крупный инструмент. Внешне он напоминал большую лопатку, которую кондитеры используют для обмазывания больших тортов.

– Вот здесь, тяни сильнее, не вижу ничего… бассейн у нас тут. Кровь уберите. Еще тяни, не вижу. Вот так, хорошо.

Я сжала веки, но распятая внутренность моего тела все еще стояла перед глазами. Чертово отражение в лампе.

В животе дыра, в ней матка. Край оттянут той самой кондитерской лопаткой… что-то неважный из меня торт получается.

– Вскрыл матку, во́ды у нас с кровью. А вот и головешка – волосатая, хоть гребнем чеши. Оттяни еще, давим.

Если будет так давить, задохнусь. Ребра мне определенно сломали все. Нельзя так давить на живого человека. Я в панике задышала по-собачьи, рванула голову влево, вправо. Хватит! Сейчас умру… Хотелось кричать во все горло, до хрипа, но я знала, так нельзя. Не нужно кричать, мне легче не станет, а им это помешает. Или все же нужно было кричать?

Мне показалось, что хирург оторвал меня от кушетки. Я не почувствовала боли, но сразу поняла, когда огромная рука вошла в разрез и обхватила дочку. Я прикрыла глаза и сжала губы, в ушах звенела тишина. Умоляю, закричи! Прошу тебя, не молчи!

Оглушительно чавкала обувь хирурга. Металлически зазвенел откинутый в лоток инструмент. В дальнем конце коридора истошно вопила роженица.

Наконец спустя еще одно мгновение раздался крик. Хотя больше он был похож на рев маленького медвежонка. Она жива… моя Урсула жива.

– Ребенка матери покажите.

– Неонатологи ждут…

– Покажите матери, я сказал!

Перед глазами мелькнуло фиолетовое сморщенное личико – господи, какая же она маленькая… и страшненькая.

– В реанимацию ее сейчас же!

– Зашиваем, – хирург отошел и посмотрел на меня, – молодец!

Я не смотрела на хирурга, все пыталась углядеть, что делают с дочкой. Ей приложили маску, наскоро завернули в пеленки, и неонатолог умчалась с ней на руках из операционной.

– Небось еще одну татуху наколешь, – хмыкнул анестезиолог.

– А то, – я улыбнулась, и вдруг комната поплыла.

– Матка не сокращается. Кровотечение! Быстро отсасывай вот здесь. Зажимаем сосуды, не вижу ничего… Салфетки! Отсасывай, я сказал! – прорычал хирург. – Переливание готовьте! Уже литр крови точно потеряла.

Сквозь мутную пелену, окутавшую комнату, я тихо возразила:

– Не надо переливание, – не хватало еще гепатит какой подцепить… Какой противный голос, это мой?

Именно так случилось с моей свекровью. Когда она родила младшего сына, в роддоме ее заразили гепатитом. Неясно, произошло ли это от препарата или от инструментов, но два месяца после родов она валилась с ног. Постоянная слабость, усталость. Каждое кормление буквально высасывало из нее все силы. После обращения в больницу у нее и младшего сына выявили гепатит, им заразился и ее муж. Это произошло на юге – в Шымкенте.

Несколько лет спустя в этом же роддоме врачи заразят ВИЧ сто пятьдесят младенцев, восемь из них скончаются еще до начала судебного разбирательства.

Заразиться чем-то неизлечимым в казахстанском роддоме не моя выдумка, не миф. И я боялась этого до ужаса.

– Надо-надо. Группа крови?

– Четвертая положительная, – язык, казалось, опух и заполнил весь рот целиком.

Хирург замолчал.

– Это точно?

Медсестра кивнула, сжав мою руку.

– Саида-а-а, оставайся со мной, – позвала Ляззат.

– Я тут, я в порядке, не нужно переливания, – я широко открыла глаза и улыбнулась. – Сигаретку бы… а если с кофе, то вообще буду как огурец. Говорю вам, не надо переливания. Я очень сильная.

– Это я вижу… – хирург закусил губу. – Вот оно, нашел.

Я ждала, хирург едва слышно комментировал свои действия, меняя инструменты. Наконец последние стежки были наложены, и меня переложили на каталку.

– Сейчас я ее заправлю, будет как новенькая, электролиты подготовьте. Нет, то, что я откладывал, да, то самое, спасибо, – тихо сказал анестезиолог.

Медсестра кивнула и вышла из операционной.

– А как там моя малышка?

– Отдыхай, – он тронул меня за плечо и грустно хмыкнул: – Четвертая положительная…

На каталке меня отвезли в реанимацию и переложили на кушетку. В комнате, залитой серым светом, я была одна. Стены были выкрашены в неприятный цвет, про себя я звала его советский голубой.

Меня положили у окна.

На стене висели часы. Половина девятого: солнце только встало, а я уже выдала на свет нового человека. И даже не померла.

Ко мне подошла медсестра и лучезарно улыбнулась.

– Я Акнур, как дела, Саида? – Она ласково погладила мою щеку. – Все прошло хорошо, сейчас поставим тебе капельницу и нужно будет отдохнуть, – она крепко сжала мои ладони в своих.