Отстегните ремни

Рассказав ему очень вкратце о случившейся со мной беде, я откровенно и без ложной скромности (куда уж в моем положении скромничать?) сформулировала свою просьбу: «поесть и поспать одну ночь».

Получив принципиальное согласие и выйдя из автомата, я пересчитала оставшиеся в карманах джинсов деньги. Выходило, что у меня осталось еще две тысячи четыреста рублей.

Как человек приличный, к тому же не просто идущий в гости, а также рассчитывающий на нормальный горячий ужин, я не могла себе позволить прийти с пустыми руками, а потому завернула в «Перекресток» за бутылкой вина. Хорошо бы было также раскошелиться и на какой-нибудь десерт, но, взвесив все факты и придя к выводу об отсутствии абсолютной уверенности в том, что Макс найдется завтра прямо с утра, я решила оставить десерт до следующего раза и сохранить хоть сколько-то денег на утро. Тем более что за сегодняшний день мне удалось вывести прямо пропорциональную зависимость между Дашиным хорошим настроением и покупаемыми мною ей шоколадками и мороженым.

Наверное, я порчу ребенка, – усомнилась я на минуту в правильности своей стратегии. Но тотчас представила детские слезы и решила, что за пару дней ничего страшного не произойдет, а вот верну ее родителям, и они дальше сами разберутся с вопросами питания и воспитания. Справедливости ради надо было отметить, что и без меня девочка была уже ужасно избалована.

Цены на импортное вино в «Перекрестке» просто удивляли своей неадекватностью! Если в Амстердаме за пять-семь евро можно купить вино совершенно нормального качества, то здесь за эти деньги предлагались только какие-то пластиковые пакеты с краниками или потасканного и какого-то неправильного вида полусладкие и сладкие столовые вина. Откуда у россиян такая страсть к сладкому вину? Потому что жизнь, что ли, такая кислая?

Кое-как выбрав нечто более-менее сносное на вид, прилично выбившись из своего скудного бюджета, и решив, что это очередная дань, уплаченная мной странной стране, где с людьми происходят столь невероятные истории, как со мной сегодня, я подняла руку и остановила очередного хачика.

– Хлебный переулок, двести рублей, – назвала я Гришин адрес в приоткрывшуюся дверь «Жигулей». Двери они тут открывали, надо думать, потому что ручки стеклоподъемников в половине таких машин были отломаны начисто.

Смерив меня надменным взглядом, пожилой кавказский орел покачал головой:

– Чэтырэста рублэй и поэхали.

Я закатила глаза, взывая его к здравому смыслу и совести:

– Тут езды на двадцать минут. Двести пятьдесят.

– Триста пятьдэсят, красавица! – настаивал орел.

– О’кей, триста, – сдалась я, ломая ногти о ручку неоткрывавшейся задней дверки.

Кое-как разместив себя и полуспящую уже девочку на перекошенном заднем сиденье, почему-то застеленном чем-то вроде волосатого мехового пледа, я услышала подкосивший меня вопрос:

– А Хлэбный пэрэулок – это вообщэ гдэ?

Господи! Он, оказывается, торговался о цене, понятия не имея, где находится Хлебный переулок!

У меня начинали сдавать нервы и заканчиваться терпение от окружавшего меня нелогичного бардака и полной неорганизованности этого заколдованного города!

* * *

Фонарь у нужного мне подъезда, как обычно в таких случаях, не работал. Посветив себе зажигалкой, я набрала номер квартиры и нажала кнопку с ключиком. В громкоговорителе сначала что-то зашуршало, и потом громом прямо мне в уши раздался неотрегулированный Гришин голос:

– Кто там?

– Гриш, это я, Ксения, – я попыталась говорить бодро, чтобы скрыть съедавшую меня неловкость за свое непрошенное ночное вторжение.

– А! Входи. Последний этаж. До пятого доедешь на лифте, а там пешком до седьмого, дальше лифт не ездит, сломан, – буднично объяснил орущий на весь двор голос и отключился.

В двери что-то зажужжало, и, надавив всем весом на тугую железную дверь и пару раз хорошенько боднув ее плечом, я вошла в подъезд. Свет и тут почти не работал, только впереди у лифта тускло светила маленькая голая лампочка.