Отстегните ремни

– Вино? Есть только водка. Зато холодней не бывает. Будешь? Закуски, правда, никакой. Могу сварить пельменей впрочем, ща гляну, если они не просроченные.

Да-с, меня тут явно рады видеть, отметила я. Сделав круг почета по кухне и сама придвинув себе стул, я попыталась закурить и тотчас узнала, что в доме еще и не курят.

– Иди на балкон. Там, правда, банки краски после ремонта и все такое, – пояснил Гриша, – но встать можно. Только не прислоняйся ни к чему, грязно.

Жена не поднимала на меня глаз, увлеченно намазывая кончик ногтя противным алым лаком. Курить расхотелось. Захотелось немедленно уйти. Но идти было некуда. Узнав, что хозяева дома почти не готовят, я выпросила раскладушку для ребенка и пошла укладывать Дашу. Из кухни до меня донесся приглушенный шепот супругов. Это она на него наезжает за то, что он меня пустил, – показалось мне.

На меня опять навалился приступ одиночества, и только смотревшие на меня глазки Даши казались мне теплыми и живыми. Ничего, думала я, гладя засыпающую девочку по голове, завтра найдется Макс и все кончится. Макс уже казался мне почти полубогом, который спустится прямо с небес и как-то исправит все это недоразумение. Это же не мои проблемы, а вообще-то его, – вспомнила я. Но, как я верно заметила сегодня Машке, воспринимались они пока очень даже моими.

Закрыв дверь в детскую, я постояла в темноте прихожей, глядя на себя в зеркало. За сегодняшний день я осунулась, нос стал острым, под скулами нарисовались тени. Или это просто плохое освещение?

– Рассказывай, как ты дошла до жизни такой, и что вообще в Москве забыла, – сказал Гриша, когда я вернулась на кухню.

Согласившись на пельмени, узнала, что варить я их тоже буду сама.

– Я ногти иначе смажу, – пояснила сидящая в халате Гришина стерва.

– А сметана есть? – спросила я ее через плечо.

– Не-а. Хочешь – сходи. Тут недалеко на Новом Арбате «24 часа» гастроном. Заодно купила бы нам хлеба на завтра. И сыра тоже можно, или нарезок каких, или и того, и другого.

Мне предлагалось поработать у них домработницей?

Улыбнувшись приторной улыбкой, я решилась на пельмени без сметаны.

– Как у вас жизнь? – спросила я девицу, наливая воду в кастрюлю.

– Да супер! Здесь сейчас такой подъем! Не знаю, что вы там в своей эмиграции просиживаете? – девица с неодобрением покосилась в мою сторону. – Крышку-то возьми к кастрюле. Все упустите вы там в жизни! Гриша вон тоже в порядке, наконец… Были у нас тяжелые времена в стране. Но прошли.

Гриша присел на табуретку и с готовностью кивнул:

– Все поперло. Кино. Театр. Выставки всякие…

Я опять приторно улыбнулась, отчего скулы слегка неприятно свело.

– А соль есть?

– Соль? Гриш, дай ей соли. Колбасная ваша эмиграция, все лишь бы пожрать… Вон Гриша сейчас музыку пишет на киностудии.

– К фильму?

– Бери выше. К сериалу! За них знаешь какое бабло сейчас платят? Да и перспективы засветиться где надо… Ты в магазин-то не сходишь все-таки?

Я промычала нечленораздельный звук, который должен был показать мое голодное колбасное восхищение перед их творческими карьерами и одновременно отказ от предложения пойти в магазин. Вышло у меня типа: «Ооуэннн». Нет уж! Раз вы тут такие неголодные, то и сидите с утра без хлеба. Сварила пельмени, расплавила на них кусочек масла, для чего пришлось самой найти масленку в холодильнике, присела за стол.

Рассказывать свою печальную историю мне почему-то расхотелось. Да они и не горели желанием ее услышать. Спрашивали, что со мной произошло, но тотчас перебивали и начинали говорить сами. Казалось, им просто не терпелось рассказать мне о своих карьерах. Меня такое положение дел в принципе устраивало, хотя в глубине души росла и крепла обида. И за то, что не покормили, и за отсутствие интереса к моим проблемам. И даже сломанный лифт, заставивший меня идти на их этаж пешком, казался мне частью их равнодушия. А как они неприкрыто были рады подчеркнуть хоть где-то в чем-то свое превосходство!

Под завязку, обсудив все детали их творческих успехов, Гриша спохватился:

– Квартиру-то я тебе так и не показал. У нас такой ремонтище, все итальянское, не хуже уже, чем у вас.

Я поняла, что должна за ночлег еще и комплименты квартире. Похвалив все, что только было можно, я вышла покурить на балкон.

Вино оказалось премерзким даже после морозильника, и настроение было ему соответствующее. Подо мной дремал ночной город, слабо освещенный огнями в переулке. Я представила, что где-то там сидит Саша, с моим голландским паспортом в руках, курит и гасит окурок о мою фотографию. Представила себе чихающего Коляна и его напарника, потом спящую маму, не подозревающую о грозящей ей из-за меня опасности, и на глаза опять стали наворачиваться слезы.

Гриша вышел за мной.

– Дай сигаретку, – сказал он. – И не обращай внимания на Ольгу…

– Большая вышла проблема?

– Да не-а… Ну так. Один вечер она потерпит. У нее это постфактум, типа ретроспективной ревности.

– А когда ко мне в Голландию приезжали, не было ревности?

Гриша попинал ногой банку с краской и вздохнул: