Отступление

      - Как к солдату, говоришь? - зло усмехнувшись, ответил Гуревич. - Может ещё о чести поговорим?

      - Я скажу, а ты поступай, как хочешь, - пожав плечами, равнодушно ответил офицер.

      Переглянувшись со своими, Рустам коротко бросил в ответ:

      - Хорошо, слушаю. Только быстро.

      - Дай мне умереть с оружием в руках - как солдату, а не овце на заклании.

      - Иш ты! - усмехнулся Гуревич. - Где же твоя честь была, когда ваш полк входил в мирный город? Когда ваши войска нашу страну оккупировали - и второй раз уже, заметь! А вот напомни: сто лет назад твои коллеги в такой же ситуации как поступали? Или думаешь мы забыли о лагерях, сожженных городах, миллионах жертв?

      - Сто лет назад, майор, ваши праздновали победу на обломках моей родины, - смело ответил немец.

      - А ведь ты нарываешься... - задумчиво пробормотал Рустам. - Определенно нарываешься. Но так и не ответил - отчего я должен к ТЕБЕ испытывать уважение и поступать по чести?

      - Ты и я, русский, - это только мы, - по-прежнему не дрогнув ни единой чертой ответил немец. - И отвечаем в первую очередь за себя. То, что свершилось - не переменить. Хотя, если тебе важно, я осуждаю преступления нацизма. Только ведь и ты не испытываешь мук совести за агрессии вашей державы. Ни к чему эта лирика, майор...

      - Считаешь, твоего раскаяния мне достаточно? - ухмыльнувшись, спросил Гуревич.

      - Я считаю, что тебе достаточно себя. Ведь вы, русские, всегда были щепетильны в вопросах чести и честности. А если я не прав, ответь: разве честен тот, кто поступает честно лишь с равным, а со стоящим ниже - как придется? Разе в этом ваша честь, та избранность и всепрощение, на которые столько лет молитесь? Свою подлость не оправдать чужой. - здесь впервые за весь разговор на лице немецкого офицера на миг проступила гримаса, должная символизировать улыбку. Однако улыбка вышла страшная, вся какая-то звериная, волчья. И тут же исчезла без следа.

      - Умеешь говорит, - зло усмехнулся Гуревич, ответив. - Неспроста такая осведомленность... Из эмигрантов? - Немец небрежно отрывисто кивнул. - И, конечно, ненавидишь нас?

      - А ты как думаешь? - дернув щекой, ответил вопросом немец.

      - Ясно с тобой всё... - кивнул Рустам. И еще раз пристально взглянул в лицо офицера. Белесые, совсем соломенные волосы, светлые - до лазурной голубизны глаза. Широкие скулы словно высечены из мрамора, наподобие бюстов античных скульпторов - и только нервное подергивание желваков говорит о жизни.

       - Иван Александрович, - обратился Гуревич к Добровольскому. - Верни офицеру пистолет.

      - Командир... - тихо произнес прапорщик неслышно - одними губами. На лице явственно читалось неодобрение.

      - Давай, Иван Александрович, не тяни... - настойчиво повторил просьбу майор. Добровольский со вздохом извлек из сваленного у пролома в кучу оружия истертый вальтер. Взвесил на руке и небрежно кинул немцу.

      - Хватит тебе? - уточнил Гуревич, не отрываясь от глаз офицера.

      - Вполне, - коротко кивнул тот в ответ. Привычным движением передернул затвор, снял с предохранителя. Ладонь с оружием неспешно поднялась к виску. Сталь прижалась к телу. Офицер на миг застыл - застыли все вокруг: от разведчиков до сослуживцев. Гуревич продолжал не мигая пристально выдерживать взгляд немца. Офицер чуть грустно, но с каким-то внезапным искренним внутренним светом улыбнулся вдруг. И Рустам уже нисколько не удивился тому, что случилось через краткий миг.

      Порывистым легким движением офицер выбросил руку с оружием вперед, целя в разведчиков. И даже успел дважды выстрелит - правда на опережение: пули ударили в стену в полуметре над головами диверсантов. Люди Гуревича не дремали - каждый прекрасно понимал, что нечто подобное могло случиться. В итоге раньше, чем немец успел прицелится, одновременно пять или шесть автоматов коротко ударили в ответ.

      От попадания сразу пар десятков пуль офицера отбросило к дверям. Стоящие по бокам офицеры, белые от страха, оказались щедро испачканы кровью. И тем не менее, уже почти мертвый, обездвиженный, бессильный, немец до самого конца продолжал судорожно сжимать в ладони пистолет. И пристально смотреть в глаза Гуревичу. Пока обескровленные веки не дрогнули, а глаза не закатились, обнажив белки.

      - Всё, уходим, - произнес Рустам, как только все закончилось.

      - Может помочь, командир? - прищурившись, поинтересовался Добровольский.

      - Нет, ребята, спасибо, - тяжело улыбнулся в ответ Гуревич. - Этот офицер ведь прав: нельзя оправдывать свою подлость. И уж если грешить, то не перекладывая вину на чужие плечи. Идите...

      Как только последний разведчик скрылся в поеме, Рустам обернулся к продолжавшим стоять в оцепенении немцам. Те как-то заискивающе улыбались, хотя в глазах явственно читался неподдельный ужас. Никто так и не понял до сих пор, что произойдет дальше.

      Тренированным жестом майор сбросил с плеча автомат и, отступив на шаг, нервно нажал на спуск...